Мистические и фантастические миры писателя

Александры Треффер

Все персонажи – плод фантазии автора.
Любые совпадения случайны.
В уютной комнате, освещённой мягким светом настольной лампы, сидел мужчина, казавшийся молодым, настолько подтянутым он выглядел. Но, внимательно присмотревшись, сторонний наблюдатель заметил бы, что коротко стриженые волосы незнакомца совершенно седы, лицо изборождено морщинами, а кожа худых, потерявших упругость рук испещрена старческими пигментными пятнами. Выправка же его была, несомненно, военной, сохранившейся, несмотря на возраст.
Склонившись над столом, он писал на внешне обычном листе, но синхронное отображение печатного текста на компьютерном дисплее заставляло сомневаться, что ровные строчки ложатся на обыкновенную бумагу.
Откинув ручку, человек вздохнул, потёр уставшие глаза и, внимательно перечитав последнюю страницу, нажал кнопку на моноблоке. В комнате загудело, это включился принтер, распечатывающий творение неизвестного. Лоток наполнялся, а писатель, выпрямившись, неотрывно следил за работой машины.
Дверь открылась, и в помещение вошла женщина. В неясном свете она тоже смотрелась молодо. Это впечатление усиливалось благодаря удивительной хрупкости фигуры при некоторой её полноте, поэтому непосвящённый никогда не догадался бы, что незнакомке уже за пятьдесят.
Подойдя, она поцеловала застывшего мужчину, а тот вздрогнул, возвращаясь из страны мечтаний в действительность, и ответил на объятие.
– Привет, – сказала гостья. – Я вижу, твой труд, наконец, закончен? Надеюсь, ты поделишься со мной тайной, которую собираешься поведать миру?
– Да, – отозвался он, – теперь можно. Это, милая, мемуары в художественной форме. В них я описал события, происходившие со мной и друзьями с момента, когда мы попали в свободное общество.
– А меня ты упомянул? – лукаво улыбаясь, поинтересовалась женщина.
– Конечно. Ты одна из главных героинь. И, как всегда, станешь первой читательницей. Готова потратить на эту кипу бумаги несколько часов?
– С радостью. Начну прямо сейчас.
Обняв писателя и забрав толстую пачку листов, незнакомка вышла. Сцепив пальцы на затылке, мужчина откинулся на спинку стула и, закрыв глаза, погрузился в раздумья.
А жена в соседней комнате, комкая в руке платок, которым отирала наполняющиеся слезами глаза, вчитывалась в строки, будившие воспоминания. 

Утро в доме Прокудиных началось со скандала. Как всегда, глава семьи опаздывал на работу, а раздражённая ежедневно повторяющейся сценой скоропалительных сборов жена не могла удержаться от язвительных замечаний в адрес копуши-мужа.
Виктор – привлекательный тридцатисемилетний мужчина, матерясь сквозь зубы, кое-как запихивал в портфель свой новый проект. Ирина Прокудина, когда-то яркая, а теперь махнувшая на себя рукой женщина презрительно следила за его действиями.
– Во сколько вернёшься? – крикнула она вслед супругу.
– Вообще не вернусь, – рыкнул тот, – надоело это семейное убожество…
Прокудин со злостью рванул щеколду, но, так и не открыв дверь, застыл на пороге. Повернувшись, он шагнул к к Ирине, глаза которой наполнились слезами.
– Прости, ласточка, – неожиданно мягко сказал Виктор, – я вспылил. Не слушай меня.
Жена, встав на цыпочки, обняла мужа, а тот, легко чмокнув её в нос, ласково провёл рукой по щеке и выскочил на лестничную площадку. Ирина же, теряя растоптанные тапки, прошлёпала в комнату и остановилась перед зеркалом, засиженным мухами.
«Ну, что я за дура, – мысленно рассуждала она, разглядывая своё отражение, – зачем постоянно его задеваю? Ведь такого, как мой Витя, готового день за днём терпеть опустившуюся, бесплодную уродину-жену, днём с огнём не сыщешь. Ценить должна, так нет, словно кто-то за язык тянет».
Осмотрев себя, Ирина вздохнула.
«Надо бы в парикмахерскую сходить, – подумалось ей, – маникюр сделать и, вообще, привести себя в порядок. Но почему-то не хочется».
Ничего не хотелось уже давно. Надоевшая работа, Ирина была бухгалтером и обслуживала несколько фирм сразу, отсутствие ярких событий, смерть родителей и горькое разочарование бездетности довели её до депрессии. И, если бы не Виктор, она легла бы, вытянув ноги, и оставалась в таком положении, пока не умерла бы от голода.
Ирина сейчас не слишком привлекала мужа физически и понимала это. Чистоплотная женщина не могла оттолкнуть от себя запахом немытого тела, но дырявое бельё, обломанные ногти, рано залегшие морщинки и потухшие глаза не относились к числу прелестей, притягивающих мужчин.
И всё же, несмотря ни на что, Виктор любил жену, она это чувствовала, и тревожился за неё, но насыщенный рабочий график не позволял мужчине уделять ей столько времени, сколько ему хотелось.
Оторвавшись от зеркала, Ирина окинула взглядом их семейное гнёздышко. Стандартная двухкомнатная квартира, стараниями Прокудина тянущая на евро-уровень, надоела женщине не меньше, чем собственное отражение в мутном стекле. Вздохнув, она отправилась на заваленную немытой посудой кухню, чтобы сварить кофе и немного взбодриться.
Когда Ирина подошла к газовой плите, раздался треск, и нога женщины по колено провалилась под половицу сквозь лопнувший линолеум. От неожиданности и резкой боли она вскрикнула и, зарыдав в голос, попыталась извлечь зажатую конечность.
Но тщетно, та, казалось, застряла намертво. С трудом дотянувшись до лежавшего на табуретке сотового телефона, Ирина набрала номер мужа. Виктор взволновался и обещал немедленно прибыть. К счастью, его дизайнерское бюро находилось неподалёку, и через десять минут в замке завертелся ключ.
И тут Ирина сообразила, что заперла дверь на задвижку. Она хотела крикнуть, что в комнате открыто окно, но вместо этого снова громко заплакала.
Происходившее позже она помнила смутно. Каким-то образом, наверное, через ту самую распахнутую фрамугу, Виктор пробрался внутрь, долго ломал пол вокруг распухшей ноги жены, а потом, с трудом подняв её, осторожно понёс к кровати.
Сквозь пелену слёз Ирина увидела обеспокоенный взгляд мужа и почувствовала, как тот кладёт на повреждённое место что-то холодное. Вскоре боль пошла на убыль, веки сомкнулись, и под монотонный разговор мужчины с начальством Ирина погрузилась в сон.

Проснулась она от тихого голоса Виктора, доносившегося из коридора. Женщина напрягла слух.
– Ты понимаешь, что она моя жена? Конечно, ты мне нравишься, мне хорошо с тобой, но я не могу оставить её в таком состоянии. Какая разница, сплю я с ней или нет? Оля, я предупреждал тебя, что Иру не брошу, особенно в депрессии. Ну, если ты хотела это услышать, я люблю её и буду любить. Не твоё дело, как она выглядит, не надо оскорблений, это не метод! Я вешаю трубку.
Игла отчаяния кольнула сердце Ирины. Да, муж любит её, но не как женщину, а как друга или, что вернее, беспомощное существо, повисшее на его плечах, которое он из жалости не может стряхнуть.
Горькие размышления прервало появление Виктора, заметившего, что жена не спит. Та проглотила готовый вырваться упрёк и, опершись о подушки, приподнялась на постели, твёрдо решив не подавать вида, что подслушанный разговор её задел.
– Как нога? – спросил мужчина.
Ирина осторожно ею пошевелила.
– Кажется, в порядке, – неуверенно ответила она. – Похоже, я отделалась синяками и ссадинами.
Сев на краешек кровати, Прокудин взял женщину за руку.
– Я заглянул в пробитую тобой дыру и, представляешь, обнаружил подвал, расположившийся под всей нашей квартирой, – бодро сообщил он. – Помнишь, позавчера ты интересовалась, почему от пола так тянет холодом. Оказывается, мы ходили над пустотой.
Ирина оживилась.
– Подпол размером с квартиру? Так это же второе жильё.
– Нам вполне хватает и двух комнат, – улыбнулся муж, – но, как подсобное помещение, где можно хранить хлам, что жалко выбросить, он пригодится.
Виктор засмеялся.
– Не придётся кидать в мусорное ведро недоработанные проекты. Знаешь, я отпросился с работы и на завтра. Может, исследуем наше приобретение?
Провести день вдвоём, вместе заняться делом... От этой мысли глаза Ирины загорелись, а щёки порозовели.
– С удовольствием! – радостно выпалила она.
А Виктор залюбовался похорошевшим лицом жены.
– Наша жизнь слишком бедна событиями, Ирочке же нужно новое и интересное, – расстроено подумал он. – Даже какой-то грязный подпол вдохновляет её. А я настолько завяз в проектах для нуворишей , что не могу обеспечить ей ни развлечений, ни полноценного отпуска.
– Значит, решено, – вслух весело произнёс мужчина, – выспимся и за работу.
– Да я отоспалась за день, – улыбнулась Ирина. – Пойду-ка лучше разгребу немытую посуду и приготовлю что-нибудь на завтра.
– Я уже всё сделал, – сказал Виктор, притягивая её к себе.
Женщина почувствовала требовательное прикосновение рук мужа к груди, и, затрепетав всем телом, приникла к нему.

Ночь пролетела быстро, наступило утро. Супруги завтракали в чистой прибранной кухне, и взгляды обоих то и дело останавливались на проломе у плиты. Они находились в предвкушении приключения, если таковым можно было назвать чистку запущенного подвала.
После еды, приведя помещение в порядок, оба отправились переодеваться. Перерыв кучу одежды, Прокудины натянули на себя выцветшие затрапезы и по очереди, освещая путь фонариками, нырнули в отверстие.
Взвизгнув, женщина отпрыгнула от погладившей её по лицу паутины, наступила Виктору на ногу, тот преувеличенно отчаянно взвыл, и люди расхохотались. Но когда в ответ аукнуло, они замерли.
– Откуда здесь эхо? – недоумённо спросил мужчина. – По всем законам его просто не должно быть.
– А вдруг тут не действуют никакие законы? – зловеще прошипела Ирина. – Может, это другое измерение…
Виктор снова рассмеялся, и опять что-то поддержало его веселье. Наконец мужчина замолчал, но дальние отголоски смеха или крика по-прежнему звучали в темноте подпола. Задрожав, женщина прижалась к мужу, а тот обнял её, успокаивая.
– Это, наверное, голоса с улицы просачиваются, – уговаривал он, – не бойся, ласточка.
Та кивнула, но, едва супруги двинулись с места, звуки возобновились, став ещё громче.
Вдруг оглушительный вопль прозвучал совсем рядом. Он оказался настолько страшен и нежданен, что вздрогнул даже Виктор. Посмотрев друг на друга, люди, не сговариваясь, кинулись к ведущей на кухню дыре. И пришли в ужас, разглядев при неярком свете, что её нет.
– А-а, – вцепившись в мужа мёртвой хваткой, застонала Ирина, – что это? Почему проход закрылся?
– Не знаю, – нервно отозвался тот. – Может, мы ошиблись местом?
– Нет. Вот паутина, что задела меня…
– Да она тут повсюду. Идём.
Они пошли обратно, светя в потолок. Лаза, ведущего к нормальной жизни, не было нигде.
И тут снова раздался мучительный крик, ввергнувший Ирину и Виктора в панику. Оба прижались спинами к кирпичной стенке подвала, приготовившись использовать фонари, как оружие. Но там, куда дотягивались слабые лучики, не наблюдалось никакого движения, ужасный рёв не повторялся, и постепенно дрожь, сотрясающая мужчину и женщину, унялась, и они вновь стали мыслить здраво.
Посовещавшись, супруги двинулись в направлении, противоположном тому, откуда донёсся звук. Стена казалась бесконечной, но вскоре зоркие глаза Виктора высмотрели разделяющую её пополам широкую щель.
Подкравшись к пролому, он скользнул в темноту, а потом, выглянув, поманил жену. Последовав за мужем, та увидела, что стоит на верхней площадке лестницы, нижняя часть которой теряется во мраке.
– Может быть, это выход? – нерешительно произнёс Виктор.
– И куда? – поинтересовалась Ирина. – В метро? К шахтёрам? Или в лапы к вампирам?
Мужчина фыркнул:
– Я не верю в мистику. Рискнем?
Женщина энергично кивнула.
Путь длился вечность. Наконец Виктор остановился.
– Мы уже не меньше чем на пятьдесят этажей ниже уровня земли, а ступеням конца-края не видно, – сказал он. – Так мы до ядра доберёмся. Стоит ли идти дальше?
– Ты предлагаешь вернуться, чтобы вновь оказаться замурованными в подвале? – возмутилась Ирина. – Подъём тяжелее, чем спуск, выхода наверху нет, мало того, там нас поджидает нечто, кричащее, как марал в период гона. Может, все-таки пойдем до конца?
Виктор с изумлением смотрел на неё. Его депрессивная толстушка Ира исчезла. Перед ним стояла слегка дрожащая, но решительная незнакомка, жаждущая приключений. И мужчине неожиданно захотелось, чтобы последнее слово осталось за ним.
– Вперёд! – сказал Виктор, подавая пример.
Они спустились ещё этажей на сто, когда лестница кончилась. Супруги очутились в большой пещере, где капало со стен, и, тревожно оглядываясь, пересекли её. Погасив фонари, ставшие ненужными, поскольку слабый свет, напоминающий отблески костра, здесь пробивался отовсюду, Прокудины, неслышно ступая, двинулись к расщелине, похожей на дверь. Протиснувшись в неё, оба охнули и, не веря глазам, застыли на месте.

Муж и жена Пинкдроу встретили рассвет на кухне.
Хозяева двухкомнатной квартиры, спланированной зеркальным отражением прокудинской, освободили её от лишней мебели, и только в большой комнате висели два удобных гамака. А кухонная обстановка состояла из большого стола, нескольких табуретов и необычного вида плиты.
– Почему нам не спалось? – ворчал Ортвик, поглощая омлет. – Теперь с каждого из нас снимут по пяти баллов за пренебрежение ночным отдыхом.
– Думаешь, это уже зафиксировали? – спросила Аирин, помешивая чай сахарной ложечкой, постепенно растворяющейся в кипятке.
– Конечно. Сама знаешь, счётчики у них повсюду. Придётся взять дополнительный выходной, чтобы сходить в кино или в аквапарк.
– Ты прав, – задумчиво произнесла женщина. – Я присоединюсь, и мы заработаем каждый по тридцати баллов в возмещение и сверх потерянных.
– Умница!
Ортвик поцеловал руку жены.
– Вот что значит счетовод, сразу всё высчитала.
– Бухгалтер, – поправила она.
И поинтересовалась:
– А когда у тебя начинается отпуск?
– Да хоть с сегодняшнего дня. Но зачем он нужен, если мы никуда не сможем поехать.
– Сколько нам надо получить ещё?
– Около трёхсот.
– Что ж, – поправив вычурную причёску, сказала Аирин, – самый быстрый способ – прогулка на природу, желательно на велосипедах. Только их использование даст нам не менее ста на двоих.
– Прекрасно! Итак, завтра я беру выходной, мы идём на ближайшую базу, заказываем двухколёсные…
– Трёх…
– Но за двухколёсный начисляют больше.
– Я не умею на нём ездить, ты помнишь?
– Ладно, трёхколёсные велосипеды, берём дорожный паёк и куда-нибудь…
– Поближе…
– Но почему? Рядом с нашим домом нет ни леса, ни луга.
– В парке неподалёку есть чудесные уголки. Если мы устанем, добираясь до места пикника, с нас снимут больше баллов, чем сегодня.
– И снова умница! Договорились. А сейчас я убежал.
Ортвик чмокнул Аирин в нос, и дверь за ним захлопнулась.
Постояв немного, женщина собрала грязную посуду, изготовленную из жёсткого и упругого материала, упаковки из-под еды и положила в большой агрегат в углу кухни, где всё благополучно растворилось и автоматически слилось в канализационную систему. Аирин же, взяв планшет, отправилась в комнату и, качаясь в гамаке, принялась просматривать отчёты.

Придя в себя, Ирина и Виктор переглянулись.
– Ерунда какая-то, – после долгой паузы произнёс мужчина, – но, кажется, мы снова дома. Вот эта злосчастная дыра, вот та самая паутина. Странно. Давай-ка посмотрим, что наверху.
Подтянувшись на руках, Виктор выбрался на пол кухни и помог жене. Оглядевшись, он присвистнул.
– Ир, похоже, нас ограбили, всё вынесли.
Та растерянным взглядом окинула помещение, и тут её внимание привлекло сооружение в углу, напоминающее большую вытянутую кастрюлю. Подойдя, она заглянула внутрь.
Белая опалесцирующая жидкость наполняла сосуд почти до краёв. Опустив в него ладонь, Ирина зачерпнула немного упругой перламутровой субстанции. Та обволокла ее кисть, как резиновая перчатка, но, едва лишь пальцы снова коснулись светящейся поверхности, стекла с них, соединившись с основной массой.
Женщина замерла, рассматривая руку, а потом показала её Виктору, с любопытством склонившемуся над ёмкостью.

Опалесцирующая жидкость – жидкость, в которой при просвечивании появляется оттенок перламутра.

– Я надела сегодня кольцо с кошачьей мордочкой, – сказала она, – помнишь, оно всегда тебя забавляло? Так вот, это вещество либо растворило его, либо сняло с пальца.
– Похоже, мы имеем дело с жидким вором, – нервно хихикнул муж. – Уж не он ли высосал из квартиры нашу мебель?
Ирина шагнула вперёд.
– Пойдем, проверим остальное.
– Подожди, я первый.
Толкнув спутницу себе за спину, Виктор, тихо ступая, пошёл к двери. Миновав коридор, он осторожно заглянул в большую комнату и остолбенел, издав горлом нечленораздельный звук.
Мужчина решил, что он сходит с ума. В одном из подвешенных к потолку гамаков спала женщина, которая, словно близнец, походила бы на Ирину, если бы та настолько себя не запустила. Прокудин почувствовал, как пальцы жены до боли сжали его плечи и обернулся удостовериться, что это именно она.
– Кто вы такие? Что вам нужно в моём доме? – прозвучал сзади голос, заставивший обоих подпрыгнуть от неожиданности. 

Ошалевший от сюрпризов Виктор обречённо застонал, осознав, что смотрит на точную копию самого себя, только свежего и отдохнувшего.
«Наверное, недавно из отпуска», – мелькнула глупая мысль.
А двойник, с недоумением и ужасом таращившийся на Прокудина, коротко вскрикнув, попытался того ударить.
Сработал рефлекс, сохранившийся со времён службы в армии, Виктор увернулся, и кулак незнакомца просвистел над головой. Схватив промазавшую руку, мужчина завернул её за спину владельца.
– Кто вы? – заныл тот, пытаясь вырваться.
Физическая подготовка его явно оставляла желать лучшего.
– Мы здесь живём, – ответила озадаченная Ирина.
«Близнец» Виктора уставился на женщину.
– Аири, что ты с собой сделала? Как за несколько часов ты ухитрилась так поправиться?
Та ошеломлённо взглянула на него.
– Я не Аири, – выдавила она.
И, опомнившись, продолжила:
– Моё имя Ирина. Вы-то кто?
– Я тут живу, – продолжая выкручиваться из рук Виктора, прохрипел неизвестный. – Меня зовут Ортвик Пинкдроу, и эта квартира абонирована на меня. Откуда вы здесь взялись и кто вы, чёрт возьми?
Держа свою копию железной хваткой, Виктор процедил сквозь зубы:
– Я Виктор Прокудин, а это моя жена, мы пришли…
Он не договорил, потому что рядом раздался такой визг, что у присутствующих чуть не лопнули барабанные перепонки. Отпустив Ортвика, Виктор зажал уши и сполз на пол, противник последовал его примеру.
Не дрогнула лишь Ирина. Бестрепетно стоя под лавиной звука, она выдернула из кармана невесть как там оказавшийся платок и, кинувшись на своего клона, заткнула тому рот. Стало тихо. Пришедшие в себя мужчины поднялись, зло глядя друг на друга.
– Так откуда же вы тут взялись? – дрожащим голосом повторил Ортвик.
– Вчера Ирина провалилась под пол кухни, пробив дыру. Мы обследовали подвал и… И кое-что слышали, а потом пришли сюда, как мы считали, домой.
Пинкдроу задумался.
– Что-то здесь не так, – сказал он. – Я точно знаю, что это моё жильё, и пролом в полу дело моих рук, а не ноги Аирин. Ясно, что именно вы оказались не там, где нужно.
И, обратившись к жене, оторопело тискающей вытащенный изо рта кусок ткани, попросил:
– Солнышко, организуй, пожалуйста, чай, в этом надо разобраться.
Вскоре люди сидели на кухне, пытаясь понять, что же произошло.
– Вы ведь спустились под землю чуть ли не на сотню этажей, – возбуждённо говорил хозяин. – И как же после этого могли снова попасть наверх?
– Эта мысль и мне не даёт покоя, – признался Виктор, подумав, что умение быстро шевелить мозгами явно не входит в список достоинств Пинкдроу.
– А почему мы так похожи? – спросила Аирин.
– У меня есть соображения по этому поводу, – отозвалась Ирина. – Раньше в моде была тема антиподов, так вот, думаю, мы антиподы друг друга, а ваша Земля – антипод нашей.
– Но зачем, – недоумевал Ортвик, – и кому понадобилось создавать такую ситуацию, чтобы вы попали в иную реальность? И кто, любопытно, кричал в этом подвале?
Виктор и Ирина дружно пожали плечами.
– Хотелось бы нам знать, – промолвила женщина.
– Возможно, грешники, – предположил Виктор. – В нашем мире ходили слухи, что в глубокой скважине на Кольском полуострове учёные записали услышанные из-под земли вопли и стоны, а людская молва утверждает, что они доносились из ада.
– Вот уж никогда не поверю, – фыркнул Ортвик.
– В этом есть резон, – задумчиво сказала его жена.
Наступило молчание, нарушенное Аирин.
– Что странно, – сказала она, – мы двойники, но имена у нас разные…
– У вас есть детская пластиковая азбука? – прервала её Ирина.
Супруги Пинкдроу переглянулись.
– Для начала, у нас нет детей…
– Как и у нас. Ну, хорошо, дайте хотя бы лист бумаги и карандаш.
Ирине принесли планшет со стилусом, и она принялась писать, не обращая внимания на растерянные взгляды остальных.
Выпрямившись, женщина показала электронный лист ожидающим результата людям. Те увидели два слова: Прокудин и Пинкдроу. Каждую букву Ирина подчёркнула одной, двумя, тремя, и так далее, линиями. Количество знаков совпадало, наименования литер тоже.
– Вот, – пояснила женщина, – ваша фамилия – анаграмма нашей, наша – вашей. С именами та же история.

– Та-ак, – протянул Ортвик, откидываясь на отсутствующую спинку табурета.
– Та-ак, – с сосредоточенным видом поднимаясь с пола, повторил он, – что мы антиподы, понятно. Но мы в своём мире, а вы нет. Наверное, вам лучше вернуться обратно...
– Орти, – вмешалась Аирин, с жалостью глядя на мужа, – пойми, проход в их реальность закрылся. Они просто умрут в подвале. Не можем же мы прогнать людей при таких обстоятельствах?
– Прогнать, нет, – подумав, согласился он. – Но можем вооружиться огнерезом, подняться с ними и прорубить этот дурацкий портал. Согласна?
Не найдя возражений, жена молча наклонила голову. Но тотчас заговорила снова:
– Только не сегодня. Посмотри, уже темнеет. Не начинать же новое дело, на ночь глядя.
Ортвик наморщил лоб.
– Что ж, свяжись с базой, пусть вышлют гамаки и бельё. И закажи что-нибудь вкусное, на работе я не наелся.
Антиподы с изумлением наблюдали, как Аирин, нажав кнопку, разговаривает со стеной, как рядом открывается небольшая дверца, и женщина достаёт упакованные в красивый шелковистый материал гамаки, постельные принадлежности и ещё какие-то вещи, которые им не удалось рассмотреть.
Но особое удивление вызвало у них другое действие хозяйки: подойдя к длинной кастрюле в углу кухни, она опустила в неё разорванную упаковку и грязную посуду, оставшуюся после чаепития.
На глазах ошеломлённых наблюдателей и то, и другое моментально растаяло, светящаяся субстанция исчезла в открывшемся на дне отверстии, а из стенок забили струйки такой же жидкости, быстро заполнившей сосуд.
– Что… Что это? – пробормотал Виктор.
Женщина с удивлённым видом повернулась к нему.
– Утилизатор, – ответила она. – Разве вы ими не пользуетесь?
Прокудин помотал головой.
– У нас всё иначе. Похоже, здесь продвинулись в развитии гораздо дальше.
– Дикари, – осклабившись, пошутил Ортвик.
Аирин, заметив, что гостям неприятно это слышать, кинула на мужа выразительный взгляд, от которого тот смешался, закашлялся и дважды обошёл вокруг стола, прежде чем сесть. Она же, сделав новый заказ, извлекла из интерактивного тайника четыре порции съестного, четыре тарелки, столько же вилок и, положив приборы на стол, понесла еду к плите.

Интерактивный – основанный на двусторонней связи между пользователем и какой-либо системой.

Освободив пищу от упаковки, и, бросив последнюю в утилизатор, женщина открыла «духовку», оказавшуюся зеркальной камерой и, притворив дверку, нажала несколько кнопок на панели. Через пару минут звякнуло, и по кухне поплыл восхитительный запах курицы с жареной картошкой.
Ели молча и за обе щёки. Ничего более вкусного супругам Прокудиным пробовать не приходилось. Хозяйка же краем глаза с улыбкой наблюдала, как гости утоляют аппетит. Остатки ужина смыли в канализацию, и Виктор, распираемый любопытством, спросил:
– Аирин, а почему эта жидкость не повредила Ире, когда она опустила туда руку?
– Утилизатор устроен так, – пояснила женщина, – чтобы не уничтожать живую органику. Вдруг туда свалится кошка или в нём случайно окажутся пальцы ребёнка. Всё продумано.
– Потрясающе!
Ирина зааплодировала.
– Как же здесь удалось достичь таких высот?
– Мы работаем, – гордо изрёк Ортвик, – и каждый делает то, в чём он, действительно, разбирается, что ему интересно. Никто в этом мире не занимает чужую нишу.
– Но мы тоже работаем, – удивилась Ирина. – Правда, не все на своих местах, но большинство добросовестно.
– Э-э, нет, – возразил хозяин, – недостаточно трудиться в поте лица, надо, чтобы деятельность увлекала. Иначе ты создашь ровно столько, сколько тебе задано, не более. Это не прогресс. Кто вы по профессии?
– Я дизайнер, – сообщил Прокудин, – оформляю квартиры. А Ира – бухгалтер.
– Хм, – задумчиво протянул Ортвик, – у нас так сильно влечение к простоте жизни, что ваша, точнее, наша специальность почти не востребована. Я тоже занимаюсь этим, но в масштабе города, а не домов. Вот…
Внезапно он осёкся, и на лице его мелькнула растерянность.
– Погодите-ка, получается, что мы даже трудимся в одной сфере?
Ответом Пинкдроу стали три ошеломлённых взгляда. А тот, ошалело помотав головой, продолжил:
– Вам, Виктор, нравится ваша работа?
Тот задумался.
– Когда-то она была мне по душе. Я строил грандиозные планы, которые мне так и не удалось осуществить. Пожалуй, нет, сейчас это лишь способ заработать на жизнь.
– А я, вообще, не понимаю, что меня толкнуло к цифрам, – вмешалась в разговор Ирина. – Имей я возможность, давно распрощалась бы с бухгалтерией.
– Вот видите, – воскликнула Аирин, – разве вы можете создать что-то выдающееся, если работа вас не вдохновляет.
– Но ведь многие так живут, – сказал Виктор.
– У вас, – поправил Пинкдроу. – У нас всё иначе. Если твоя деятельность тебя не удовлетворяет, ты начинаешь заниматься чем-то другим.
– Это очень хорошо, но ведь работодатели не каждого готовы взять на подходящее тому место.
– Кто? – дружно спросили хозяева.
Виктор растерялся.
– Работодатели, – неуверенно прошептал он.
– Но у нас нет никаких работодателей, – удивился Ортвик. – Мы связываемся с агентством учёта, сообщаем, что хотим поменять специальность, нас обучают и… Всё.
Поражённые Прокудины сидели, открыв рты.
– Коммунизм, – пробормотал Виктор.
– Нет, – отозвалась Аирин, – всего лишь свободное общество, свободное во всём.
И продолжила:
– Послушайте, уже поздно, давайте ложиться спать. Завтра по дороге мы расскажем друг другу о наших мирах. Вот бельё, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома.
Растерянные гости, в один голос произнеся слова благодарности, пошли устраиваться. Виктор принялся закидывать постельные принадлежности в гамаки, повешенные в маленькой комнате, а Ирина отправилась в ванную.
Вода текла только в кухне, а здесь из крана лилась та же самая жидкость, что наполняла утилизатор. С опаской потрогав её ногой, женщина осторожно забралась в необычной формы ванну.
Через несколько минут она почувствовала себя отмытой до дыр. Чудесная тёплая субстанция, глубоко проникая в поры, растворяла и вытягивала жир и грязь, поэтому в мыле и шампунях не было никакой необходимости. А вскоре, в дополнение ко всем приятностям «водных» процедур, бесшумно заработал автоматический массажёр, нежно растирающий каждую клеточку тела.
Выбравшись на пол, Ирина расчесала волосы, надела свежее бельё и, сбросив в упругую жидкость старое, вытащила пробку, сливая посеревшее содержимое. Посмотрев в зеркало, женщина не узнала себя. Лицо посвежело, и, казалось, даже лишних килограммов стало меньше.
– Поразительно! – восторженно шепнула она.
Накинув халат, найденный в упаковке с бельём, Ирина отперла дверь и позвала мужа. Наскоро объяснив, что надо делать, она устроилась в гамаке и мгновенно провалилась в сон. Виктор же, освежившись, наоборот, долго не мог уснуть, взбудораженный событиями дня.
Из соседней комнаты послышался шёпот, и мужчина напряг слух.
– Аири, – говорил Ортвик, – надо поскорее избавляться от незваных гостей. Мы рискуем спустить на них все наши баллы.
– Почему?
В голосе женщины звучало удивление.
– Ведь нас не утомляет их присутствие.
– Да, но вспомни, что у каждого есть лимит как на еду, так и на вещи. Если мы его превысим, то можем остаться голыми и голодными или истратить заложенное на отдых.
– Ты забываешь про гостевую категорию.
– Она рассчитана только на зарегистрированных. Когда мы угощаем знакомых, мы вводим их номер…
– Неправда!
Голос Аирин взлетел.
– Я никогда не спрашиваю у людей, как они пронумерованы.
– Что?
Наступило молчание, Ортвик переваривал информацию.
– Какая ты щедрая, – ядовито сказал он после длительной паузы, – за счёт семьи…
– Ничего, – спокойно парировала жена, – поменьше поешь. Если бы не массажёр в ванне, ты давно уже набрал бы, по крайней мере, килограммов десять лишних.
Мужчина начал задыхаться от злости.
– Ты… Ты… А в кого бы превратилась ты? Живой пример твоя антиподиха – неповоротливая корова.
Виктор вздрогнул. Только что этот человек, по характеру, похоже, являвшийся его полной противоположностью, оскорбил его жену. Его Иру!
Он почувствовал, как в душе закипает злость, и уже намеревался подняться и разобраться с двойником, когда мысль об их зависимости от этих людей охладила его пыл. Но Прокудин поклялся себе, что в будущем Ирочка не услышит от него ни слова упрёка, и никогда больше он не обнимет другую женщину.
Утихомирив вулкан внутри этим обещанием, Виктор снова навострил уши. Но из комнаты в этот момент доносились только взвизги, стоны и придушенные крики.
Вскоре мужчина понял, что оказался невольным свидетелем сексуальных игр супругов Пинкдроу, а оскорбления в адрес друг друга и гостьи, скорее всего, стали для тех своеобразной прелюдией.
Наслушавшись, Виктор уже собирался разбудить Ирину, но его остановила мысль, что незнакомая обстановка и странное соседство едва ли расположат ту к любовным утехам. Стиснув зубы, он сунул голову под подушку и вскоре задремал. 

( в которой есть анаграммы русских имён и фамилий)

Утро для Ирины наступило неожиданно. Казалось, она только смежила веки, а муж уже тихонько тряс её за плечо.
– Ласточка, просыпайся, нам пора, – ласково уговаривал Виктор жену.
С трудом открыв глаза, женщина села, гамак качнулся, и она упала бы, если бы мужчина её не подхватил. В комнату заглянула Аирин.
– Пойдёмте завтракать, – приветливым голосом позвала она.
Накинув халаты, Прокудины вышли на кухню, где витали потрясающие ароматы. Достав из плиты пышущий жаром пирог с рыбой, хозяйка разрезала его и разложила по тарелкам. Выпечка таяла во рту, и пришельцы не могли остановиться, пока не съели всё.
– Сегодня очистные получат меньше отходов для переработки, от пирожка-то ничего не осталось, – усмехнувшись, констатировал Ортвик.
– Они восполнят недостачу содержимым нашего санузла, – хихикнула Аирин.
– А во что после превращаются пищевые остатки и… кхм… экскременты? – спросил Виктор. – В удобрения?
– И в них тоже, – отозвалась женщина. – Но у нас безотходное производство, и всё, что смывается в канализацию, становится потом одеждой, вещами и едой.
Поперхнувшись последним куском, Ирина выплюнула его на тарелку.
– Вы хотите сказать, что этот пирог вчера мог быть человеческим дерьмом?
– Ну, да, это обычное дело, – не поняв, в чём проблема, удивлённым тоном ответила Аирин.
Прижав руку ко рту, Ирина вскочила и ринулась к санузлу, где женщину долго рвало. Встревоженный муж побежал вслед, помог ей привести себя в порядок, и побледневшие супруги вернулись к расстроенным хозяевам. Казалось, глава семьи Прокудиных сам с трудом справляется с тошнотой.
– Да что же вы так остро реагируете? – растерянно вопросил Пинкдроу. – Ведь при переработке от фекалий не остаётся ничего, кроме…
На сей раз в сторону туалета рванул Виктор.

Когда зеленовато-бледные гости вошли в комнату, Пинкдроу, одетые по-дорожному, вели переговоры с базой.
В итоге в тайнике обнаружились топор, лом и нечто, похожее на базуку. Ортвик, изумлённо повертев в руках первый предмет, чертыхнулся и, кинув ломик на пол, положил топор обратно.
– Кажется, там решили, что мы будем пробивать отверстие железками, применяя физическую силу, – возмущался он.
– Не нервничай, – спокойно сказала жена, – они всего лишь предоставили нам право выбора, как и всегда. Конечно же, мы воспользуемся огнерезом.
Повернувшись к гостям, она пояснила:
– У нас есть выбор во всём. Например, для людей, любящих стряпать, на базе держат другие плиты, холодильники и настоящие, не синтезированные, продукты. Ну, вы готовы?
Те кивнули.
– Тогда идём.
Голодные Прокудины, одновременно настигнутые приступом головокружения, слегка отстали, а когда оказались на месте, увидели, что оба Пинкдроу в изумлении рассматривают пол. Приблизившись, антиподы ахнули: проход исчез.
Опустив руки, стояли они над закрывшимся порталом, и в сердцах обоих росло отчаяние. Теперь им уже не вернуться из этого комфортного, но чужого им мира в надоевший, но всё же родной и привычный дом.
Закрыв лицо руками, Ирина зарыдала и опустилась на пол, а помрачневший Виктор, сев рядом, молча обнял жену. Никакие слова утешения не приходили ему на ум.
Однако Ортвик не собирался сдаваться. Настроив огнерез, он, глубоко прорезая дерево, решительно провёл черту по полу раз, потом второй, третий, пока на месте бывшего отверстия не образовался ровно очерченный квадрат с обугленными краями.
Подцепив ломом край плиты, мужчина отвалил её в сторону и потрясённо вскрикнул: под снятым слоем виднелся бетон, подвала не было.

Оказавшиеся в безвыходной ситуации пришельцы сидели на кухне приютивших их двойников и напряжённо думали, что же им делать дальше.
– Может, – неуверенно начала Аирин, – нам пойти в агентство учёта и честно всё рассказать? Иру и Витю поставят на довольствие…
– И нам, конечно, сразу поверят, – с сарказмом отозвался Ортвик. – Хорошо, если психиатров не вызовут.
– Но мы же, действительно, похожи, – воскликнула Ирина, – разве это не доказательство?
– Лицо – не документ, – авторитетно заявил Пинкдроу.
Виктор нервно постучал пальцами по столешнице.
– А какая им разница, в конце концов? Ведь прибыли новые люди, готовые работать на благо свободного общества, мы же не уклоняемся.
После этих слов Ортвик задумался.
– Возможно, стоит попробовать…– всё ещё размышляя, начал он, но тут в дверь позвонили.
– Думаю, это работники агентства, – с испугом сказала Аирин, – Они нередко сканируют пространство, и им, наверное, показалось подозрительным, что на вас нет опознавательных знаков.
– Прощайте наши баллы, – обречённо вздохнул хозяин.
Звонок не умолкал. Переглянувшись с мужем, Аирин отправилась открывать. В коридоре послышались голоса.
– Испортили вы нам отпуск, – неожиданно широко и добродушно улыбнувшись, сообщил Ортвик. – Но, честное слово, это приключение того стоит!
В комнату вошли трое незнакомцев. Они замерли на пороге, увидев довольное лицо Пинкдроу, а рядом с ним другое, похожее на первое, как две капли воды. Потом взгляды их, явственно выражающие потрясение, переместились на Ирину и, медленно, на стоявшую сзади Аирин.
– Что здесь происходит? – откашлявшись, задал вопрос один из визитёров. – Насколько я знаю, генетики ещё не научились клонировать людей.
– Прошу садиться, – пригласил гостей Ортвик, – и мы вам всё объясним.
Вскоре пришедшие в себя госслужащие с любопытством расспрашивали пришельцев об устройстве их мира, безоговорочно поверив в их фантастическую историю. Рассказывала Ирина, а Виктор, время от времени кидающий реплики, что-то рисовал на позаимствованном у гостей листе бумаге. Представляющие власть мужчины были поражены различиями в образе жизни двух параллелей.
Закончив обсуждать услышанное, они перешли к делу. Как и предполагал Виктор, чиновники не стали изгонять незваных гостей из государства, а поинтересовались их профессиями. И расстроились, услышав ответ: счетоводы и дизайнеры здесь не требовались.
– Наши новые друзья говорили, что в этом мире каждый занимается тем, что его вдохновляет, – начал Виктор. – Меня давно уже не привлекает моя работа, но может, это натолкнёт вас на мысль о предназначенном мне месте.
Он протянул изрисованный листок вершителям их судеб. Сидящий напротив Прокудина мужчина – обладатель выразительных черт, которого звали Йарденом, ахнул, а остальные восхищённо вздохнули. С бумаги на них смотрел сам Йарден, и, казалось, лицо портрета живёт своей жизнью, настолько подвижным оно выглядело.
– Вы великий художник, Виктор, – прошептал изумлённый оригинал.
И, обращаясь к остальным, произнёс:
– Мне кажется, вопрос о его трудовой деятельности решён, осталось лишь позаботиться о рабочем месте.
Ирина глядела на мужа, как на незнакомца, потрясённая его талантом, о существовании которого даже не подозревала. Душа женщины наполнилась восхищением и гордостью.
Словно услышав её мысли, супруги Пинкдроу дружно зааплодировали, к ним присоединились и гости. Когда все успокоились, чиновник, зовущийся Евлапом, спросил у Ирины:
– А что же нам делать с вами?
– Я бы с детишками поработала, – робко сказала женщина.
– Прекрасно, это то, что нужно! – обрадовался Евлап. – Правда, придётся немного подучиться, пройти психологические тесты, но, главное, такая возможность есть.
Третий, самый молчаливый визитёр поднялся и, подводя черту, сказал:
– Мы просим вас завтра явиться в агентство для наложения опознавательных знаков и постановки на довольствие. Друзья помогут вам найти дорогу. Спокойной ночи.
Перед уходом Йарден перекинулся парой слов с Виктором, и тот отдал мужчине изображение, предварительно поставив подпись в нижнем углу. Аккуратно разгладив листок, чиновник положил его в папку и, отсалютовав, вышел.
Когда дверь за гостями закрылась, хозяева расцвели улыбками, а Ирина, подойдя к мужу, обняла его.
– Я так тобой горжусь! – шепнула она. – Оказывается, я знаю о тебе далеко не всё.
Пинкдроу же умилённо смотрели на обоих, радуясь, что всё закончилось хорошо. Но они ошиблись; это происшествие оказалось лишь первым в череде необычных событий, ожидающих антиподов в будущем.

Когда служащие агентства учёта прощались с двойниками, из стоящего на узкой улочке кирпичного дома, пугливо оглядываясь, выскочил худенький парнишка лет двенадцати-тринадцати, одетый в защитного цвета бриджи и такую же майку. За спиной у него висел чёрный рюкзак, где лежало что-то тяжёлое. Продолжая озираться, он нырнул в темноту, начинающуюся за границей света висящего на крыльце фонаря.
Неслышно ступая, мальчик крался вдоль улицы, вздрагивая, когда, как ему казалось, видел человеческую тень.
Шёл комендантский час, и попадись Натон на глаза патрульным «ангелам», его, возможно, вскоре не было бы в живых. В отличие от демократического общества Прокудиных и свободного – Пинкдроу, мир, где жил подросток, звался божественным, не имея при этом никакого отношения к раю.
Послышались голоса. Натон вжался в стену и, скользнул вдоль неё в ближайшую открытую дверь. Дождавшись пока «ангельский» дозор минует его убежище, он выскочил наружу и направился в сторону дома, где его давно ждали.
Встревоженные мать и отец встретили Натона упрёками. Шёпотом, потому что Нана – маленькая сестрёнка мальчика уже спала, они выговаривали подростку за неосторожность и отсутствие чувства времени. Приёмные родители – Корвит и Ириан Дорпкуины любили детей, как родных, и переживали за их жизнь и будущее.
– Пап, – угрюмо говорил Натон, – раньше я прийти не мог. Ты же в курсе, что привоз у менялы может быть в любое время, а на сей раз он управился только к ночи. Мам, ты прекрасно знаешь, я всегда осторожен. И посмотрите-ка, что мне удалось приобрести.
Мальчик достал из рюкзака большой, допотопный радиоприёмник.
– Вот! – с гордостью сказал он, включая прибор.
– Ты потратил драгоценный паёк на запрещённую игрушку! – запричитала Ириан.
– Тише, – зашипел Корвит, – ещё «ангелов» привлечёшь. Сын правильно сделал, что купил это. Мы оторваны от мира и не должны пренебрегать возможностью выяснить, что в нём происходит.
До поздней ночи семья Дорпкуинов внимала летящей из динамиков музыке, знакомой и незнакомой речи, и людей не оставляло чувство, что в их скромную двухкомнатную квартирку проникла другая жизнь.

Аирин, напевая, разбудила гостей в девять утра. Приняв ванну, оба с обречённым видом сели за стол, понимая, что кроме еды из переработанных отходов, им ничего не получить.
Но чувство голода взяло верх, и вскоре Прокудины с аппетитом поедали вкуснейшие сосиски с картофельным пюре. Смирившиеся с их происхождением люди уже одобряли подобный способ экономии, без которого общество не смогло бы расцвести. Выпив по стакану мультисока, они стали собираться.
Путь до агентства оказался недолгим, конторы для удобства жителей располагались в каждом микрорайоне. По дороге Пинкдроу вкратце рассказали друзьям об особенностях учёта и оплаты их труда и отдыха.
– Вы ничего не получаете за работу? – поразился Виктор.
– Да зачем? – удивилась Аирин. – У нас всего вдосталь. Еду и одежду мы заказываем на базе, где фиксируются вкусы и размеры каждого, и в дальнейшем нам не приходится даже уточнять, какой необходим цвет или фасон. Если же понадобится нечто особенное, например, вечернее платье или смокинг, мы приходим и берём, что нам нужно.
– А баллы, – поинтересовалась Ирина, – по какому принципу они начисляются?
– О, в этом Аирин собаку съела, – засмеялся Ортвик, – она как раз счетовод по баллам.
– Бухгалтер, – поправила жена. – Они даются за правильно организованный отдых и начинают поступать на личный счёт каждого с рождения. Дети сразу становятся обладателями большого капитала, потому что до школы проводят жизнь в праздности. Да и потом зарабатывают очень много, сами понимаете, ребят трудиться в поте лица не заставишь, вот они и отдыхают от всей души. Но уже с четырнадцати лет к ним предъявляют требования, как к взрослым, и снимают баллы за нарушения.
– Например?
– К примеру, – улыбнулся Ортвик, – когда пара подростков не спит всю ночь, целуясь у подъезда. Штрафы их не останавливают, и особо любвеобильные детишки нередко ухитряются потратить все средства, накопленные на отдых после обучения. Поэтому сейчас на юношеские влюблённости стали смотреть гораздо снисходительнее, и правительство меняет законы.
– А что представляет собой этот отдых? – заинтересовалась Ирина.
– Кругосветное путешествие, – коротко ответила Аирин.
Прокудины переглянулись. Полученная информация не укладывалось у них в голове. Мало того, что в этом мире работающие имели всё, в чём нуждались, и даже больше, здесь заставляли, именно заставляли, отдыхать.
Людям, многие годы проведшим в реальности, где человеческое здоровье никого не волновало, такая забота казалась удивительной, и оба прониклись уверенностью, что кто-то дал им возможность почувствовать, что такое настоящая жизнь.
– Коммунизм, – задумчиво сказала Ирина.
– Нет, всего лишь свободное общество, – отозвался Ортвик.
Виктор загорячился.
– От каждого по способностям, каждому по потребности – основной принцип коммунизма. И здесь он реализуется.
– Да?
Пинкдроу погрузились в размышления.
– Что ж, – наконец произнёс Ортвик, – пусть коммунизм. А разве это плохо?
– В нашем мире это утопия, – пояснил антипод. – Но как вам удалось такого достичь?
Ортвик озадаченно взглянул на двойника.
– Не знаю. Добились, и всё. А как, никто уже не помнит.
В этот момент они пришли. Здание агентства напоминало маленький Капитолий и выглядело вполне приветливо.
Оказавшись внутри, друзья увидели своих новых знакомых, направившихся к гостям с распростёртыми объятиями. Их пригласили сесть, и, поразвлекав немного разговорами о погоде, приступили к оформлению вида на жительство.
Выйдя из агентства, Виктор отогнул ворот рубашки и потёр появившийся на ключице значок. Его не было видно, но лёгкий зуд напоминал, что метка существует.
– А что это, собственно, такое? – обратился он за разъяснениями к друзьям.
– Стойкие радиоактивные изотопы, не наносящие вреда живой органике, – пояснил Ортвик. – Это как документ: его сканируют, когда выдают довольствие, по нему тебя опознают в случае гибели, ты предъявляешь его, приезжая в другой город…
Аирин хихикнула.
– Витя попал в разряд «одержимых», – сказала она. – Это большая удача.
– Что же в этом хорошего? – удивилась Ирина.
– К «одержимым» относят людей творческих: художников, писателей, поэтов, музыкантов, а также учёных – тех, кто готов день и ночь пропадать на работе, тратя всё свободное время на свои детища. И, вне зависимости, так оно или нет, на этот сектор выделяется удвоенное количество баллов, как на детей, а довольствие работников увеличено на тридцать процентов.
Прокудины изумлённо ахнули.
– Потрясающе! – восхитился Виктор. – Как же здесь заботятся о тех, кого в нашем мире и за людей-то не считают.
– Несчастное у вас общество, – изрёк Ортвик. – А скажите-ка, вашим старикам назначают пенсию?
– Да. Но только жить на неё невозможно, – ответила Ирина. – Пенсионеры собирают и сдают банки и бутылки, чтобы купить лишнюю буханку хлеба.
– Купить?!
Пинкдроу были поражены.
– У вас покупают хлеб?! Но ведь даже в древнем Риме его раздавали бесплатно.
– Покупают, как и всё остальное. В нашем мире нет утилизации, там не делают вытяжек из экскрементов, не используют экологически чистые материалы, в общем, у нас всё не так.
На глаза Аирин навернулись слёзы.
– Бедные люди, – всхлипнула она. – Мне так жаль вас, вернее, их.
Прокудины не знали, что ответить. Они шли молча, осматриваясь и поражаясь увиденному.
Таких домов, как у Пинкдроу, оказалось много, по-видимому, власти решили, что сносить уже построенное жильё неразумно, но старые здания разительно отличались от того, в котором недавно влачили свои дни Ирина и Виктор.
Утопающие в струящейся зелени стены подпирали и укрепляли сложные, но едва заметные конструкции. Деревья выращивались, чтобы не загораживать свет нижним этажам, и петли извивающихся по земле стволов служили естественными клумбами для множества удивительно ярких цветов.
Редкие автомобили на улицах не загрязняли воздух выхлопными газами, используя электричество или другой неизвестный пришельцам вид энергии.
– Там – в подвале я думал, что лестница приведёт нас прямиком в ад, – поделился с Ириной мыслями Виктор. – И даже не мог предположить, что мы с тобой попадём в рай на Земле. Мне уже не жаль оставшегося позади.
А жена добавила:
– Главное, мы вместе, а будущее у нас теперь, похоже, есть. 

(в которой есть анаграммы русских имён и фамилий)

Натон лежал в кровати, глядя в потолок, а рядом посапывала и иногда хныкала во сне сестрёнка.
Мальчик завидовал ей: счастливая малышка радовалась жизни и не мучилась размышлениями о происходящем. Мысли подростка не были детскими, он многое замечал, и с каждым днём всё больше убеждался, что общество, в котором они живут, лишено справедливости.
Взять этот комендантский час. Натон понимал, что он являлся вынужденной мерой против ночных грабителей и убийц, но, казалось бы, проверь патруль документы, приписку, и этого вполне хватило бы.
Однако мирные жители, в том числе и дети, схваченные «ангелами» в неурочное время, исчезали и никогда более не возвращались. Пятеро товарищей Натона, застигнутые ночью на улице, пропали без вести, а самого мальчика, так же как и Нану, муж и жена Дорпкуины усыновили, когда родители ребят навсегда исчезли в прожорливой пасти темноты. Сиротели дети, взрослые оплакивали своих чад, но ничего не менялось. Зачем, спрашивается, ландфогт Штригель подвергал несчастных таким испытаниям?

Ландфогт (нем. Landvogt) – Земский наместник. Правитель части земель немецкого императора.

На этот вопрос, как и на многие другие, Натон ответить не мог. Он всё чаще мечтал распроститься со страшной реальностью и уйти вместе с родными туда, где они никогда более не услышали бы ни о «божественном» Дитрихе, ни об «ангелах», охраняющих его покой.
Но подросток понимал, что это невозможно. Уже много лет с того момента, как нацистская Германия одержала глобальную победу, каждый человек отслеживался с помощью специальных приборов, сканирующих вживлённый в его тело чип. Только Японии и Америке удалось остаться независимыми, и в одну из этих стран рвался Натон.
В очередной раз вздохнув о несбыточном, подросток повернулся на бок, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон.

Прокудины поселились неподалёку от антиподов в квартире, похожей на их старое жильё. Отношения с Пинкдроу становились всё более близкими и тёплыми; Аирин называла Ирину сестричкой, а Виктор с Ортвиком вместе развлекались на виртуальных охоте и рыбалке, зарабатывая баллы.
Правда, происходило это не так часто, как хотелось бы друзьям; Виктора не зря отнесли к братии «одержимых». Стоило ему заполучить студию, как он почти перестал появляться дома, делясь с холстом накопившимися за годы впечатлениями и рисуя всё – от портретов до марин .

Марина – жанр изобразительного искусства, изображающий морской вид, а также сцены морских баталий или иные события, происходящие на море. 

Ирина после недолгого обучения с головой нырнула в работу с детьми, любившими свою ласковую и одновременно строгую воспитательницу. Когда рабочий день заканчивался, женщина приходила в мастерскую мужа и отдыхала, глядя, как из-под его кисти выходят новые шедевры.
Творчество Виктора имело потрясающий успех. Его работы, около которых всегда толпился народ, висели в картинной галерее города, а большая часть полотен уезжала в кругосветные путешествия с передвижными выставками.
Ирина сначала недоумевала, почему муж не пытался пробиться, как художник, в покинутой ими реальности, но, вспомнив обстановку в демократическом обществе, поняла, что там это обошлось бы Виктору слишком дорого, учитывая испорченные нервы и бессонные ночи, и, скорее всего, не привело бы к результату.
Сама Ирина похудела, посвежела и расцвела; муж нередко говорил, что у него новая жена – удивительная незнакомка, полная загадок. Жизнь, войдя в колею, катилась по ней, как хорошо смазанная телега, и ничто, казалось, не предвещало бурь и потрясений.

Войдя в класс, Натон осторожно положил портфель на стол. В нём лежала хрупкая тарелка-панно с изображением котёнка, которую он собирался подарить Дилии Уинкт. Девочка опаздывала. Подросток раскладывал на парте тетради и учебники, когда в дверь влетела Рамия и, безумными глазами глядя на однокашников, прошептала:
– Дилия не вернулась после комендантского часа…
Что это означало, знали все. Никогда более Уинкт не появится здесь, никогда не встанет у доски, не заговорит с ними…
Натон вскочил и, кое-как запихнув в портфель книги, ринулся к двери.
– Дорпкуин, куда ты собрался?
Ледяной голос на мгновение приморозил мальчика к месту. На пороге стояла учительница немецкого языка фрау Зингер. Натон попытался обойти солидную фигуру преподавательницы, но та загораживала все щели, через которые он мог бы пробраться.
Сделав вид, что смирился, Натон поплёлся к своему столу, однако, когда немка шагнула в комнату, как уж, проскользнул в образовавшийся лаз.
– Стой! Стой, негодный мальчишка! – неслось вслед.
Но того уже ничто не могло остановить. Мальчик захлёбывался слезами, а перед его внутренним взором стояло милое, улыбающееся лицо Дилии с забранными в конский хвост волосами и большими серыми глазами.
– Ненавижу! Ненавижу! – твердил подросток, бросая вызов жестокому и несправедливому миру.
Выбежав из школы, он вытащил из портфеля панно и швырнул его в установленную на втором этаже камеру наблюдения. Осколки фарфора, стекла и пластика со звоном посыпались на чистейший, без единой соринки, асфальт.
Взвыла сирена, оповещая о нарушении, а Натон, показав средний палец безопасному уже видео-прибору, свернул в ближайший переулок.

Белый зал заливали солнечные лучи, отражающиеся от зеркал и украшений на стенах и разбрасывающие по помещению яркие золотые капли. Падали они и на стоящее под огромным портретом Адольфа Гитлера кресло, похожее на трон.
Если бы досужий наблюдатель заглянул за его спинку, он заметил бы замаскированную дверцу, ведущую в небольшое полутёмное помещение, где за столом, освещённым настольной лампой, сидел мужчина лет тридцати пяти с резкими чертами лица и писал.

Досужий – свободный от дел, праздный, иначе – зевака.

Внезапно он замер, отшвырнул ручку и, сцепив пальцы на затылке, откинулся на спинку стула.
Дитрих Штригель вновь думал о том, что произойдёт, когда Изольда Браун покинет земную юдоль . Всё, сделанное им для блага этого мира, в тот же миг канет в лету, и сам Штригель окажется в смертельной опасности, слишком много врагов за последние годы приобрёл «божественный» Дитрих.

    
Вздохнув, он поморщился, вспомнив ходившие об их паре слухи. Изольда никогда не позволяла себе быть навязчивой, а недавно, видя, как тяжело даётся любовнику близость с немолодой женщиной, настояла на прекращении их отношений. И после разрыва оба остались хорошими друзьями, запросто делившимися друг с другом самым сокровенным.
Фройляйн Браун отличалась отзывчивостью и добротой и полностью поддерживала гуманную политику Дитриха. Тверской округ, которым тот управлял уже десять лет, оставался единственным, где не вершились бессмысленные казни, и жители не умирали от голода, а получали образование и достойную работу.

Фройляйн (нем. Fräulein) – форма вежливого обращения к незамужней женщине или девушке в Германии, присоединяемое к фамилии или имени.

Мифам о неполноценности славянских народов Штригель не верил. Жизнь не единожды сталкивала его с удивительными людьми, родившимися в России, Болгарии, Польше – странах, которые, появись такая возможность, подарили бы миру, подмятому наци под себя, гениальных учёных и деятелей искусств. И слишком много убогих разумом, кичливых и звероподобных выходцев из Германии он видел вокруг.
Ещё раз вздохнув, Дитрих прогнал прочь бесполезные мысли и, взявшись за перо, углубился в работу.

По улицам чистого, тихого города шёл мальчик. Глаза его покраснели от слёз, в голове теснились злые мысли, а ноги шагали сами, ведя хозяина по неизвестному маршруту.
Впереди замаячили белоснежные одежды «ангелов» «божественного» Дитриха. Был разгар дня – время безопасности, но сработал рефлекс, и Натон, попятившись, спрятался в темноте ближайшего подъезда.
Надежда, что патруль пройдёт мимо, не оправдалась; солдаты остановились как раз напротив места, где затаился подросток, и, закурив, сели на скамью у входа.
Мальчик напряг слух. Он неплохо владел разговорным немецким, но гортанное произношение беседующих затрудняло восприятие.
– Не понимаю, – говорил один, – зачем Штригель ухаживает за этим славянским стадом. На его месте я загнал бы всех в трудовые лагеря, как делают другие, предварительно стерилизовав, чтобы в Империи не осталось их генофонда.
– Дитрих любит быть богом, – засмеялся другой, – ему нужно поклонение, без этого он чувствует себя неполноценным.
– Можно подумать, этот ставленник семейки Браун что-то собой представляет, – проворчал третий. – Фройляйн Изольда не чает души в своём красавце, а он этим пользуется…
– Вы сплетничаете, как тётки на базаре, – резко прервал собеседников четвёртый. – У стен, если помните, есть уши…
После его слов двое вскочили и кинулись к подъезду. Молясь всем богам, кроме Дитриха, Натон, сжавшись в тугой ком, закатился под нижние ступеньки. «Ангелы», как показалось мальчику, пробыли внутри целую вечность, но, в конце концов, он дождался их ухода.
– Ложная тревога, Густав, – сказал один, – нет там никого.
С великим трудом, едва дыша, подросток выбрался наружу и приготовился слушать дальше.
Тот, кого назвали Густавом, фыркнув, заговорил:
– Как мне надоели белые одежды и запрет на оружие. С каким наслаждением я надел бы сейчас форму, взял автомат и перестрелял всех этих питекантропов без разбора.
В разговор вступил молчавший до сих пор пятый «небожитель».
– Похоже, тебе недолго осталось ждать. Ходят слухи, что ты подал рапорт о переводе в Новый Бухенвальд. Вот там и развернёшься. Кстати, сегодняшняя ночь его значительно пополнила, из этого городишки мы вывезли в лагерь сорок человек.
– Хо-хо,– возвеселился Густав, – как только я туда попаду, сразу вычислю местных, и с наслаждением расстреляю, чтобы возместить себе моральный ущерб от пребывания в этой клоаке.
– Только – молчание, – прижав палец к губам, прошептал первый. – Если Дитрих узнает, что мы понемногу переправляем его паству в концлагеря, «ангельскому» гарнизону не поздоровится.
– Мягкотелый либерал, – пробормотал ворчун. – Его первым надо поставить к стенке за нарушение законов, принятых фюрером.
– Смотри, как бы он не поставил к ней тебя, – мрачно усмехнувшись, отозвался Густав. – Пока Штригель ласкает старое тело фройляйн Браун, он неприкосновенен и во всём прав. Идём, я хочу поскорее отбыть эту охранную повинность и отправиться спать.
Продолжая разговаривать, «ангелы» двинулись вниз по улице, оставив Натона ломать голову над услышанным.

Положив кисть, Виктор отошёл на несколько шагов, критически оценивая своё творение.
Картина была удивительно хороша. Ирина, как две капли воды схожая с оригиналом, склонялась к малышу, протягивающему ей сборник русских народных сказок, а сидящие на ковре ребятишки с выражением радостного нетерпения на очаровательных мордашках ждали, когда воспитательница начнёт им читать.В это произведение Виктор вложил всю любовь к жене и мучительное сожаление об отсутствии у них своих детей.
Зазуммерил видеофон. Нажав кнопку, мужчина увидел на экране встревоженное лицо Аирин.
– Витя…
Голос женщины подрагивал.
– У нас ЧП. Ты не мог бы прийти пораньше? Ира уже здесь.
Сердце Виктора упало.
– Что-то с Ортвиком? – испуганно спросил он.
– Нет, нет, с ним всё в порядке. Может, и не стоит паниковать, но… Пожалуйста, приезжай поскорее.
– Уже лечу.
Переодевшись, Прокудин выскочил из мастерской и всю дорогу нервно постукивал ногой по днищу неторопливо ползущего электробуса. Едва транспорт остановился, Виктор, резво спрыгнув с подножки, побежал к дому Пинкдроу.

Дитрих поднял голову и вздрогнул, увидев вырисовавшийся на противоположной стене светящийся голубой прямоугольник, напоминающий дверь. Крепко сжав рукоять пистолета, Штригель медленно встал и шагнул вперёд…

Ошеломлённые Прокудины и Пинкдроу наблюдали, как на полу кухни возникает знакомый пролом…

Штригель прикоснулся к сияющей геометрической фигуре рукой, прошедшей сквозь газообразное, но упругое вещество, не натолкнувшись на стену. Осмотрев неповреждённую кисть и отогнав страх перед неведомым, Дитрих ступил в голубое пламя…

– Мы вас не пустим, – сказала Аирин с нотками истерики в голосе.
– Не тревожься, сестрёнка, мы и сами никуда не пойдём, – успокоила её Ирина. – Наш дом здесь, и другого мы не хотим.
– Пожалуйста, закройте чем-нибудь эту дыру, – запаниковал Виктор, – вдруг она затянет нас обратно.
Ортвик тотчас вытребовал у базы большую древесно-стружечную плиту, и загородил опасный проход. Двойник сразу же успокоился.
– Я не отключил видеофон в студии, – сообщил он. – Если вы меня немного подождёте, мы сможем сходить куда-нибудь вместе. Ведь ещё очень рано.
– Да забудь ты про этот прибор, – произнёс Ортвик.
– Нет, – улыбнувшись, возразил Виктор, – я ответственный гражданин свободного общества и не могу позволить, чтобы драгоценная энергия тратилась зря. Скоро вернусь.
Он выскочил за дверь, а оставшиеся, переглянувшись, засмеялись. 

Штригель выпал из холодного пламени на пол просторной комнаты. Пошарив рукой по стенам, он нащупал выключатель, и помещение залил яркий свет.
Чертыхнувшись, Дитрих нажал кнопку снова. Вскоре он понял, что дополнительного освещения здесь не требуется: мягкого сияния уличных фонарей, льющегося через стеклянную крышу, вполне хватало, чтобы разглядеть место, где оказался пришелец.
Точно посредине обширной студии расположился мольберт, рядом лежала палитра, а на стенах висели большие и маленькие живописные полотна. Это указывало, что Дитрих попал в мастерскую художника. На столе в углу слабо мерцал экран какого-то прибора, периодически издававшего писк, похожий на зум телефона.
Встревоженный необычностью обстановки Штригель застыл, стиснув во вспотевшей ладони пистолет. Чутьё подсказывало, что оружие здесь не понадобится, но Дитрих боялся доверять даже собственному внутреннему голосу. Однако через некоторое время он решился снова включить свет и взглянул на картину, стоящую на станке.
Штригель неплохо разбирался в живописи, и увиденное поразило его.
Полотно дышало жизнью. Казалось, что и эта красивая женщина, склонившаяся к ребёнку, и детишки, собравшиеся около, сейчас сойдут в комнату и окружат гостя, растапливая лёд годами замораживаемого сердца.
Пытаясь заглушить его стук, Дитрих пошёл вдоль стен, рассматривая остальное. Человек, создавший эти произведения, был великим художником, одним из тех, что рождаются раз в несколько столетий. Неожиданно для самого себя Штригель всхлипнул…
Тихий звук заставил мужчину напрячься. Прыгнув к выключателю, он ударил по нему в тот момент, когда у входа кто-то завозился. Хладнокровие сразу вернулось к Дитриху, и, сделав несколько неслышных шагов, он оказался за открывшейся дверью. Толкнув её, Штригель загородил собой выход.
Не ожидавший сюрпризов Виктор, услышав характерный звук защёлкнувшегося замка, обернулся и увидел тёмный мужской силуэт.
– Halt! Hände hoch! – поводя пистолетом, приказал неизвестный.

Halt! Hände hoch! (нем.) – Стой! Руки вверх!

– Стою, – машинально отозвался Прокудин, поднимая руки.
От неожиданности и нелепости ситуации он даже забыл испугаться.
– Кто вы? – по-русски, но с акцентом, спросил незваный гость.
– Художник, – растерянно доложил Виктор. – Послушайте, оружие вам ни к чему, я не опасен.
Немного поколебавшись, незнакомец спрятал неуместный предмет.
– Где я нахожусь? – поинтересовался он.
– В моей мастерской, – ответил ошеломлённый Прокудин.
– Вы автор этих полотен? – кивнув на стены, задал вопрос мужчина.
– Да.
– Великолепно! Вы гениальны!
– Спасибо…
Виктор не знал, что и думать. Между тем неизвестный включил свет, и Прокудин, щурясь, взглянул. Перед ним стоял высокий, светловолосый человек, облаченный в знакомый по фильмам о войне мундир СС .

СС – аббревиатура нем. Schutzstaffel (Шутцштаффель) – охранные отряды.

– Кино и немцы, – пробормотал художник.
– Что вы сказали? – вопросил эсэсовец.
– Я говорю, что форма ваша сейчас неактуальна, – неожиданно зло выпалил Прокудин.
– Что это значит?
Внезапно осекшись, мужчина пристально посмотрел на собеседника.
– Мой мундир не вызывает у вас трепета и всё же он вам знаком. Где я?
"Соображалка у него работает", – подумал Виктор.
– Вы в свободном обществе, – произнёс он вслух. – Война давно закончилась, и как одевались офицеры СС, я знаю только по кинокартинам…
– И кто здесь одержал победу?
– Я уроженец иной реальности, у нас победителями стали русские и их союзники – американцы и англичане. В этой параллели – не знаю, история давняя, время тут опережает моё на несколько столетий.
Неизвестный рухнул на стул, на лице его застыло изумлённое выражение.
– Как вы сюда попали? – задал встречный вопрос Виктор.
Немец поднял голову.
– Через этот проход.
Он показал на едва видную при свете голубоватую «дверь».
– Портал, – шепнул Прокудин.
– Портал? – вздрогнув, повторил мужчина. – Портал между мирами? Но это же фантастика.
– Раньше я тоже так думал. Пока лично не убедился в обратном.
Оправившись от потрясения, эсэсовец встал и, подойдя к Виктору, протянул руку.
– Дитрих Штригель, – представился он.
– Виктор Прокудин, – не подавая своей, ответил тот.
– Вы не хотите пожать мне руку? – удивился Дитрих. – Почему?
– Памятуя, что во время войны СС не отличались гуманностью, наряду с гестапо…
– Вы правы, – согласился Штригель, и глаза его погрустнели. – Но, поверьте, я никогда не проливал невинной крови.
Виктор смутился.
– Я не хотел вас обидеть, – сжимая ладонь нового знакомца, сказал он.
– Ваш поступок вполне оправдан, – успокоил его Дитрих.
Помолчав, он попросил:
– Виктор, пожалуйста, расскажите о ваших мирах. Мне безумно интересно, как шло развитие в них обоих.
– Хорошо. Правда, о здешнем я пока знаю немного, но охотно поделюсь известной мне информацией. А откуда вы сами?
– В моей параллели все земли, кроме США и Японии, входят в состав Великой Германской империи.
Увидев изумлённое лицо визави, Штригель улыбнулся:
– Похоже, разговор у нас будет долгим.
Мужчины подсели к маленькому столику в углу студии. Рассказав свою историю и выслушав повествование Прокудина, Штригель подпёр голову руками и долго молчал. Наконец он поднял взгляд.
– Почему же нашей реальности так не повезло?
Голос его звучал невесело.
– Не только вашей, – возразил Виктор. – Моя жена чуть не погибла, наш брак находился на грани краха. И только здесь мы почувствовали себя людьми.
– Вы не видели, что творится в Империи. Округ, которым я управляю – счастливое исключение, в других царят смерть и отчаяние.
– Это вы – счастливое исключение! – воскликнул собеседник. – Всё зависит от человека.
– Я стал таким благодаря фройляйн Браун. Меня, как и всех наци, воспитывали в пренебрежении к другим народам. Изольда в корне изменила моё мировоззрение, когда я был ещё юн и восприимчив.
– Фройляйн Браун… Эта женщина не из потомков Евы – любовницы Гитлера?
– Которая так и осталась любовницей. Но, несмотря на это, их семья имеет огромное влияние на политическую жизнь Германской Империи. И я не представляю…
Внезапно осекшись, Дитрих вскочил и с ужасом уставился на стену, где недавно светился проход в его мир. Сорвавшись с места, он принялся её ощупывать и стучать по ней кулаками. Но портал исчез.
Застонав, Штригель схватился за голову.
– Господи, это же конец! Несчастные люди!
Прокудин понял, о чём идёт речь.
– Что же делать? – растерянно произнёс он.
Лицо Штригеля стало сурово.
– У этих дверей есть график, согласно которому они открываются?
– Не думаю. Сегодня и этот, и пролом в доме наших двойников возникли спонтанно.
– Пожалуйста, отведите меня к ним, – попросил Дитрих, – может, я сумею вернуться оттуда.
– Маловероятно, – с сомнением промолвил Виктор, – тот ход ведёт в мою реальность. Но если он исчез одновременно с этим, значит, при его появлении мы узнаем и о втором. Сейчас я всё выясню.
Подойдя к жужжащему видеофону, Прокудин набрал код переговорного устройства друзей.
– Портал закрылся, – доложил Ортвик, заглянув под громоздкую плиту, – а когда, мы не заметили. Ты скоро?
– Да. Уже еду.
Отключив прибор, Виктор с расстроенным видом повернулся к Штригелю. Тот стоял, закусив губу, по подбородку стекала струйка крови, а в остановившихся глазах застыла безнадёжность. Подойдя, Виктор робко положил руку на плечо мужчины.
– Послушайте, не стоит так себя мучить. Если вы не против, я устрою вас на ночлег.
Штригель перевёл невидящий взгляд на собеседника. Вытерев кровь ладонью, он недоумённо посмотрел на неё и, достав платок, несколько раз приложил его к ранке.
– Вы правы, если я начну биться головой о стену, это вряд ли поможет, – угрюмо сказал он. – Идём.
Прокудин, удивлённый тем, как быстро Штригель взял себя в руки, пригласил его следовать за собой.
Заждавшиеся Виктора друзья изумились, когда тот появился в сопровождении человека в нацистской форме, словно сошедшего с экрана. Наскоро объяснив ситуацию, Прокудин представил Дитриху жену и пару антиподов. Штригель улыбнулся новым знакомым, но взгляд его остался всё так же хмур. Аирин засуетилась, поговорила с базой, и вскоре все приступили к ужину.
Дитрих ел мало и без аппетита. Совершенно спокойно, в отличие от Прокудиных, он выслушал историю о переработке отходов, похвалив изобретательность учёных свободного общества. И охотно отвечал на вопросы, словно это помогало ему забыть, что он находится в чужом мире.
Время от времени люди посматривали туда, где ранее находился портал, и, наконец, Ирина решилась спросить:
– Дитрих, а если проход больше не откроется? Что случится тогда?
Тот вздрогнул.
– Мой округ превратят в обычное гетто, – хрипло ответил он, – и, возможно, в отместку мне, уничтожат всё его население.
Глаза женщины округлились от ужаса.
– Этого нельзя допустить! – воскликнула она.
– Что вы предлагаете? – ровно и зло спросил Дитрих. – Проломить стену между двумя реальностями?
Ирина замолчала, понимая, что гость прав. А тот, смягчившись, положил ладонь на её запястье.
– Я благодарен вам за сочувствие. Но, учитывая, что не в наших силах что-либо изменить, лучше не растрачивать нервы понапрасну.
Он усмехнулся.
– Судя по тому, что я узнал от Виктора, мне найдётся дело и в этом мире.
– У вас железная выдержка, – восхитился Ортвик.
– Это суровая необходимость в той паучьей банке, где я живу, – без улыбки ответил Дитрих.
– По… Портал… – вдруг, заикаясь, выкрикнула Аирин.
Переглянувшись, Виктор и Дитрих вскочили и ринулись к двери. Последний, на секунду задержавшись, послал благодарный взгляд хозяевам и, сделав прощальный жест, выскочил на улицу.
– Удачи! – понеслись вслед голоса.
Влетев в студию, Дитрих споткнулся и упал, проехав на коленях до середины помещения. Не обращая внимания на боль от ушибов, он вскочил и повернулся к спутнику, протягивая руку. Тот крепко пожал её.
– Спасибо за всё, Виктор, – сердечно произнес Дитрих. – Надеюсь, мы видимся не в последний раз.
И, шагнув в призрачное пламя, исчез.
– Я тоже, – с запозданием отозвался Прокудин, не отрывая взгляда от немеркнущей пелены.

Откинувшись на спинку скамьи, где до него сидели «ангелы», Натон размышлял. Из подслушанной беседы он сделал несколько выводов. Первый заключался в том, что Дилия, скорее всего, жива и, вместе с другими несчастными, находится в концлагере. А значит, её можно спасти.
Второе, что понял мальчик, «божественный» Дитрих неплохой человек. Жители города и окружающих его поселений вели вполне достойное существование, тогда как новости, получаемые из приобретённого за паёк радиоприёмника, наводили на мысль, что в других местах всё гораздо хуже. А про ночные рейды ландфогт, похоже, просто не знал.
Третий вывод порадовал подростка больше всего: если обратиться к Штригелю, возможно, удастся освободить и Дилию, и остальных, кого арестовал «ангельский» дозор.
Поднявшись, Натон направился к дому. Мальчик не был настолько глуп, чтобы, очертя голову, кинуться в резиденцию, он понимал, что ему понадобится помощь родителей, и вскоре уже делился с ними плодами своих размышлений.
Корвит хмурился, а Ириан стояла, прижав ладонь ко рту. Перспектива встречи с «божеством» пугала обоих.
Однако Дорпкуин всегда отличался смелостью и решительностью. Происходящее в округе возмущало его, но раз дела обстояли, как говорил сын, стоило дерзнуть и обратиться к главе. Неудачная идея, родившаяся в голове Корвита, дала толчок развитию необычных событий в жизни многих людей.
Поскольку границы резиденции ландфогта тщательно охранялись, не приходилось и думать о том, чтобы пойти туда открыто. Тогда Дорпкуин решил, что они попытаются пробраться внутрь хитростью в выходной, когда вокруг разгуливает меньше охраны и, следовательно, снижается степень риска.
Впрочем, чем они рисковали? Обмороком от электрошокера или синяками от дубинок? Ландфогт запретил «небожителям» ношение огнестрельного оружия, а значит, смерть незваным визитёрам не грозила. И в воскресенье Дорпкуины отправились к дворцу.
Тот выглядел гораздо скромнее, чем утверждали слухи. Лепнину и другие украшения, скорее всего, придумали досужие болтуны, желающие похвастаться, что сумели побывать рядом. Чем ближе к резиденции подходили люди, тем сильнее нервничал Натон; дурные предчувствия мучили его и, как показали последующие события, не зря.
У входа их остановили «ангелы», язвительным тоном осведомившиеся, куда те направляются. Пока родители что-то нарочито сбивчиво лепетали, Натон скользнул за квадратную колонну. Скучающие караульные, развлекаясь, принялись толкать Ириан и Корвита прочь, а мальчик осторожно потянул тяжёлую дверь на себя.
И тут его заметили. Двое охранников ринулись к зданию, а один из оставшихся выхватил пистолет.
Увидевший это краем глаза подросток уже намеревался повернуть назад, когда прозвучали выстрелы, и Дорпкуины рухнули, как подкошенные. Натон согнулся, точно от приступа колик, однако инстинкт самосохранения заставил его вбежать внутрь.
Уже не прячась, он мчался по большим и малым залам, а за ним неслась, казалось, вся армия Империи. Задыхаясь, мальчик уклонялся от недружеских объятий, но, в конце концов, преследователям удалось сбить его с ног.
Покатившись по мраморному полу, Натон в кровь разбил локти и колени и свернулся, закричав, от страшного удара ногой по рёбрам. Ни он, ни его палачи не услышали, как щёлкнул замок ближайшей двери.
– Отойдите от ребёнка!
Повелительный голос с угрожающими интонациями заставил охранников остановиться. Натон поднял голову и увидел бога.
Именно божеством показался ему одетый в белоснежные одежды высокий, светловолосый мужчина с правильными чертами лица, словно вырезанными тонким резцом. Серо-стальные глаза незнакомца холодно смотрели на разыгравшуюся перед ним сцену. Он махнул рукой.
– Убирайтесь вон! – прозвучал приказ.
«Ангелы» ретировались, а Штригель, подойдя к подростку, помог тому встать на ноги.
– Зачем ты здесь? – ровным тоном спросил «божественный» ландфогт.
Натон открыл рот, чтобы ответить, и вдруг зарыдал. Взгляд мужчины оттаял, и он подтолкнул мальчика к потайной двери. Закрыв её на засов, Штригель щёлкнул выключателем и, усадив плачущего подростка на стул, протянул тому стакан с водой.
Натон, чуть не откусывая зубами стекло, проглотил содержимое бокала и немного успокоился. Когда он перестал всхлипывать, Дитрих повторил вопрос, и голос его прозвучал мягко:
– Так зачем же ты здесь? Разве тебе неизвестно, что жителям гетто опасно приближаться к охраняемому объекту?
– Меня принудили к этому обстоятельства.
И мальчик рассказал о причинах, заставивших его рискнуть жизнями родителей. Вспомнив о тех, подросток снова расплакался.
На лице Штригеля возникло непередаваемое выражение, так быстро сменялись эмоции, искажающие его черты. Растерянность, сочувствие и, наконец, всепоглощающую ярость разглядел Натон в серых глазах.
Вскочив, Дитрих заметался по комнате. Несколько резких слов, не понятых мальчиком, вырвались сквозь сжатые зубы мужчины.
Наконец Штригель остановился и, сев напротив Натона, взял того за руки.
– «Ангелы» не имеют права носить огнестрельное оружие, а тем более применять его против населения, – сказал он. – Твои родители погибли из-за прямого неподчинения приказу, и, поверь, будут жестоко отомщены. Так же, как и умершие в Бухенвальде. А тех, кто ещё жив, я оттуда вытащу. Да, пора разобраться с гарнизоном «небожителей».
Он поднял трубку телефона и, произнеся что-то, вновь показавшееся подростку абракадаброй, повернулся к нему.
– Ты останешься здесь ради собственной безопасности.
– Герр Штригель, – робко обратился к тому Натон, – моя маленькая сестричка не выживет одна…
– Твой адрес?
Когда мальчик назвал его, Дитрих дал команду, которую подросток понял – привезти девочку. Бросив трубку, Штригель стукнул кулаком по столу.
– Я никому не позволю мне мешать, – рявкнул он.
Но остыл, взглянув на испугавшегося ребёнка. Впервые лёгкая тень улыбки мелькнула на жёстком лице.
– Как тебя зовут?
Мальчик представился. Дитрих обнял его за плечи и повёл к двери в дальнем углу. Толкнув её, он сказал:
– Располагайся здесь, Натон. Туалет и ванная там, обед подадут чуть позже. И… Я понимаю, что твоя потеря невосполнима, но, раз невозможно ничего изменить, постарайся с этим смириться. Хорошо?
Подросток кивнул, но когда шаги Штригеля стихли, кинулся на кровать и утопил её в слезах. 

Через полчаса автомобиль ландфогта выехал из резиденции в направлении «ангельского» гарнизона; за головной машиной следовали ещё две с охраной, набранной из лояльных Штригелю и его политике людей.
Войдя в казарму, Дитрих бросил вытянувшемуся по стойке «смирно» дежурному:
– Собрать всех в большом зале.
И проследовал внутрь.
Штригель не надел белоснежные одежды, тело его было затянуто в мундир СС, а через плечо перекинут ремень автомата. Спереди и сзади шли шестеро вооружённых до зубов охранников, ещё четверо остались снаружи.
Дитрих со сдерживаемой яростью смотрел на входящих солдат. Когда те заполнили помещение, он приказал:
– Сдать оружие!
По рядам прошло шевеление, но никто не двинулся с места. В критические моменты чувства Дитриха обострялись, и он сразу заметил угрожающее движение одного из «небожителей».
Прозвучал одиночный выстрел, во лбу злоумышленника появилась круглая чёрная дыра, и он рухнул, звякнув об пол зажатым в руке пистолетом. А охрана, сделав шаг вперёд, загородила Штригеля собой.
– Я не промахнусь и в следующий раз, – сказал тот. – Сдать оружие! Ну!
Началась паника. Толпясь и давя друг друга, солдаты складывали к ногам опасного властительного визитёра разномастное вооружение. Дитрих сделал знак одному из сопровождающих, и тот побросал ножи, гранаты и огнестрелы всех видов в большую сумку. Второй охранник приказал нерешительно мнущимся «ангелам» подходить по одному и вместе с товарищами провёл личный обыск каждого.
– А теперь, – прозвучал холодный голос Штригеля, – пусть сюда выйдут те, кто придумал, что арестованных во время комендантского часа надо отправлять в Бухенвальд.
Разоружённые солдаты вновь зашевелились, но на этом всё и закончилось. Тогда Дитрих передвинул автомат так, что дуло его смотрело прямо в толпу.
– Сначала я, – зловеще произнёс ландфогт, – буду убивать каждого второго. Если и после этого никто не признается, расстреляю всех…
Раздался многоголосый шёпот, и через минуту напуганные «ангелы» вытолкнули вперёд восьмерых упирающихся товарищей. Посмотрев каждому в лицо, в глаза заглянуть не удалось, так хорошо те их прятали, Штригель, молниеносным движением вытащив пистолет, застрелил всех, кроме двоих.
– А вы, – брезгливо отталкивая трупы, приказал он, – вернёте людей из лагеря.
– Но это невозможно, – возразил один из выживших.
Повернувшись на каблуках, Дитрих приставил ствол к голове неосторожного приговорённого и спустил курок.
– Ты тоже хочешь что-то сказать? – обратился он ко второму.
Тот отчаянно замотал головой, а ландфогт, приблизив губы к его уху, громко прошептал:
– Значит, ты понимаешь, что сейчас время не спорить, а действовать? Это хорошо. Так вот, в течение недели все жители моего, – он подчеркнул это слово, – города должны вернуться в свои дома и вновь приступить к работе и учёбе. Тебе ясно?
Человек понуро кивнул, а Штригель, обращаясь ко всему ангельскому гарнизону, елейным голосом произнёс:
– Задача «ангелов» – защищать и беречь, а не хватать и убивать; для этого есть карательные отряды. И вот ещё что: каждый, кому не нравится служба здесь, может подать рапорт, и я отправлю его в отставку… На месте.
И окружённый бдительной охраной Дитрих отбыл в резиденцию.
А люди в белых одеждах долго ещё стояли, замерев в страхе. Все прекрасно поняли, что имел в виду безжалостный диктатор: тот, кто посмеет заявить о своём недовольстве, будет немедленно уничтожен.

Пинкдроу завтракали. Ортвик, наконец, взял отпуск на работе, Аирин тоже, но, посовещавшись, оба решили никуда не уезжать, а провести свободные дни с друзьями, отдыхая в городе и на природе. Когда они обсуждали подробности, раздался звонок, и оба пошли встречать гостей.
– Какой удивительный мир, – восхищённо говорила Ирина, жуя вкуснейшую яичницу, – здесь всем находится место. Я так рада, что попала сюда!
– А мне очень захотелось выяснить, кому жители свободного общества обязаны его основанием, – произнёс Виктор. – Вы что-нибудь об этом знаете?
– Нет, – растерянно ответила Аирин. – Не представляю, как это случилось, но начальный отрезок истории начисто стёрся из памяти людей. Уже несколько веков наша реальность такова, какой вы её видите. В учебниках пишут, что пресловутый коммунизм – заслуга одного человека, чьё имя утрачено. Возможно, учёные могли бы приоткрыть завесу времени, но они заняты другими проблемами и вряд ли интересуются личностью политика, облагодетельствовавшего эту реальность.
– Что очень странно, ведь этот деятель заслуживает огромной благодарности потомков. И наверняка найдётся хотя бы один специалист, разрабатывающий эту тему, – задумчиво промолвил Виктор. – Как вы думаете, с чего начать?
– Конечно, с агентства, – сказал Ортвик, – его сотрудники компетентны во всём.
– Что ж, – решительно заявил Прокудин, – завтра пойду именно туда.
– А ведь ты прав, Витя, – поддержал того Пинкдроу, – нельзя забывать о своих корнях. Можешь рассчитывать на мою поддержку.
– Спасибо!
Мужчины пожали друг другу руки, а женщины с любовью смотрели на мужей, полностью с ними соглашаясь. Закончив разговор, супруги Пинкдроу переоделись, и весёлая компания антиподов отправилась на прогулку.

Дитрих сидел за столом в кабинете, опустив подбородок на сложенные руки. Его мутило.
Даже если те, кого он застрелил, и заслуживали смерти, самого Штригеля это никак не оправдывало, он был убийцей, не менее жестоким, чем все в СС. Перед глазами стояло лицо молодого «ангела», первым получившего пулю. Совсем ещё мальчик, немногим старше того, кто спал сейчас за стеной. Проклятый мир!
Внезапно Штригелю захотелось забыть о долге и уйти через портал туда, где нет непрекращающейся битвы добра и зла. Поддавшись слабости, Дитрих позволил себе мечтать о нормальной жизни, но когда вынырнул из розовых волн, ответственность за происходящее в его мире, за людей тяжёлым грузом вновь рухнула на плечи.
По щеке его скатилась слеза, он мотнул головой, ругая себя за малодушие, и, поднявшись, открыл дверь в комнату, где спали дети. Штригель остановился на пороге, разглядывая ребят, и сердце его растаяло.
Натон почувствовал сквозь сон, как ласковая рука гладит его по волосам.
– Мама, – прошептал он, улыбнувшись.
Ладонь отдёрнулась, и мальчик поднял веки. Рядом сидел Дитрих, взгляд его был полон сострадания.
– Прости, – сказал он.
Подросток почувствовал, как к глазам подступают слёзы, и проглотил их.
– Я пытаюсь смириться, – виновато прошептал он, – но не могу. Они снятся мне.
Штригель понимающе кивнул.
– Возможно, тебе станет немного легче, если ты узнаешь, что твоя подруга на этой неделе должна вернуться в город.
– Дилия?
Натон сел в кровати. Кинув взгляд на спящую сестру, он тихо спросил:
– Я смогу с ней увидеться?
– Конечно. Но встреча состоится здесь, хорошо? Пока я не хочу тебя отпускать, это слишком опасно.
– Я никуда и не рвусь, – грустно отозвался мальчик, – мой дом опустел.
– В жизни будет ещё много потерь, Натон, – печально промолвил Дитрих, – их не избежать в том страшном мире, где мы живём…
Внезапно мужчина запнулся, и глаза его загорелись какой-то мыслью.
– Но ведь детям необязательно здесь оставаться, – пробормотал он и поднялся.
– Герр Штригель! – встревожено окликнул подросток.
Тот снова опустился на край кровати.
– Мне не уходить?
– Я чувствую себя лучше, когда не один – признался Натон. – Но не могу же я отрывать вас от дел.
– Они подождут. Что ты собирался мне сказать?
– Я хотел показать вам моих родителей.
И Натон достал из кармана висящей на стуле куртки фотографию, с которой улыбалась семья Дорпкуинов. Глядя на мать и отца, подросток не сумел сдержать слёз, Штригель же, всмотревшись, охнул и приблизил недостаточно резкий снимок к глазам.
– Вот оно что, – проговорил он тихо. – Антиподы…
Дитрих перевёл взгляд на тихо плачущего Натона.
– Послушай, – произнёс он, – а как ты отнесёшься к тому, чтобы уйти в другой мир, где нет ни войны, ни страданий, где все счастливы? И встретиться с людьми, очень похожими на твоих родителей?
– Вы говорите о рае, герр Штригель? – растерянно вопросил подросток.
– Наверное, ту реальность можно назвать и так, только находится она на Земле.
Натон задумался.
– Я согласен, – решил он наконец.
– Что ж, значит, скоро мы туда отправимся. А сейчас постарайся заснуть, ещё очень рано. Я побуду с тобой.
Доверчиво прижавшись щекой к лежавшей на подушке ладони Дитриха, мальчик уплыл в сон и уже не слышал, как человек, принявший живое участие в его судьбе, вышел, тихо закрыв дверь.

После того как Дитрих вернулся в свою реальность, портал между его миром и свободным обществом стал появляться через неопределённые промежутки времени. Он словно подмигивал людям, находящимся в разных параллелях, предупреждая о грядущих переменах.
Потайная комната скрывала проход от человеческих глаз, но рано или поздно кто-нибудь мог о нём узнать. И дальнейшее зависело от того, насколько доброжелательно оказался бы настроен этот кто-то.
Штригель понимал: если враги прознают о возможности порабощения другой реальности, их не остановить ни ему, ни Изольде. Поэтому он собственноручно врезал в замаскированную дверь кодовый замок с миллионом вариантов – неверное, но всё же средство защиты.
Всех, кто располагал информацией о скрытых помещениях, Дитрих отправил на службу в другие округа. Вернее всего было бы их уничтожить, но ландфогт не мог убить человека только за то, что он знал больше, чем положено.
Дети всё ещё жили у него. Прежде чем переправить ребят в свободный мир, Дитрих хотел убедиться, что тот готов их принять. Но голубая завеса, возникнув на несколько минут, сразу исчезала, и Штригель опасался, что, пройдя сквозь неё, он не сможет попасть обратно.
Натон до сих пор оплакивал родителей, да и подруга его так и не вернулась из Бухенвальда, она погибла по дороге в лагерь. Дитрих часто разговаривал с не по годам развитым мальчиком, утешая и развлекая, и однажды с испугом осознал, что привязался к ребёнку настолько, что не хочет с ним расставаться.
А тот даже не скрывал чувств, испытываемых к Штригелю: восхищение и любовь сквозили в каждом его взгляде, в каждом слове. Это заставило Дитриха поторопить события. Мужчина боялся, что ещё немного, и он не сможет отпустить подростка к антиподам.
Однажды ночью, разбудив его и сестру, Дитрих отвёл обоих к порталу. Как только на стене высветился сияющий прямоугольник, все трое шагнули через него в другую жизнь.

В свободном обществе был день, солнце ярко светило сквозь крышу мастерской Виктора, заставляя полотна оживать. В ожидании хозяина люди разбрелись по помещению, рассматривая картины. Восхищённый Натон дёргал скучающую сестрёнку за руку, пытаясь обратить её внимание то на одно, то на другое прокудинское произведение.
Дитрих наблюдал за детьми. Он улыбался, но на лице его лежала тень печали; Штригель с трудом представлял, как будет обходиться без мальчика. Ругая себя за эгоизм, он пытался прогнать грустные мысли, а те не желали оставлять его в покое.
Наконец дверь открылась, пропуская в студию Виктора. Увидев нежданных гостей, тот замер на пороге, удивлённо глядя на них. Опомнившись, художник подошёл и пожал руку Дитриха, подросток же застыл в недоумении.
– Что привело вас сюда? – спросил Прокудин.
– Нам надо серьёзно поговорить, Виктор, – ответил Штригель. – Но позвольте сначала представить Натона и Нану Дорпкуинов. Их приёмные родители – ваши антиподы в нашем мире погибли, добиваясь справедливости.
Мальчик медленно приблизился и остановился, рассматривая Виктора. Натон понимал, что это не отец, но его изумило потрясающее сходство.
– Что здесь происходит? – посмотрев на Штригеля, поинтересовался он.
Тот открыл рот, чтобы всё объяснить, но его перебила Нана. У девочки, не видевшей смерти родителей, не возникло никаких сомнений.
– Папа! – завизжала она, кидаясь к Виктору и повисая на нём. – Папочка! А Натон сказал, что я тебя больше не увижу, что ты умер. У-у, противный!
И показала брату язык. Растерявшийся Прокудин подхватил крошку, и внезапно его захлестнуло ощущение чуда; он почувствовал, что это его ребёнок. Тёплая волна нежности накатила на Виктора, да так и не схлынула.
А Дитрих, наблюдающий за происходящим, вздохнул с облегчением: Нана нашла семью. В том, что Ирина согласится удочерить малышку, он не сомневался.
Но Натон, как быть с ним? Тот стоял, опустив голову, а когда поднял взгляд, в нём читался такой упрёк, что мужчина почувствовал, как стыд обжигает его щёки. Он шагнул вперёд, но мальчик, попятившись, выбежал из мастерской.
Дитрих бросился вслед и, догнав его в конце улицы, схватил за плечи, поворачивая к себе. Глаза подростка были крепко зажмурены.
– Я никогда не назову отцом никого, кроме вас, – сквозь зубы проговорил он. – А если вы этого не хотите, останусь сиротой.
– Натон, – стараясь сдержать эмоции, произнёс Штригель, – давай обсудим всё спокойно, хорошо?
Взяв ребёнка за руку, он усадил того на скамейку.
– Выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай. Я тоже хотел бы назвать тебя сыном, но… Натон, там – в нашем мире идёт незримая война, и я нахожусь на передовой позиции. Если ты останешься, страх за тебя скуёт меня по рукам и ногам. Мои враги, а их немало, обязательно используют эту привязанность, чтобы добраться до меня и уничтожить. Представь, что станет тогда с городом и людьми. Возможно, их сотрут с лица земли. Я не могу позволить себе иметь семью, она постоянно будет подвергаться смертельной опасности, а я стану слабым и уязвимым. Ты меня понимаешь?
Внимательно слушавший его подросток задумчиво кивнул.
– Да, я понял, – сказал он. – Но ведь ты можешь приходить ко мне сюда?
Натон не заметил, как вместо привычного «вы» обратился к Дитриху на «ты». А у того сердце сжалось от неожиданного счастья.
– Так я и намерен поступить, – с трудом сдерживая расцветающую на лице глупую улыбку, решительно ответствовал он. – Изредка я стану навещать тебя и других. Но ты должен некоторое время пожить в семье двойников твоих родителей.
– А могу я не звать их папой и мамой? – насторожённо спросил подросток.
– Что за детский вопрос, мой мальчик, – засмеялся Дитрих, – конечно, можешь. Вот уж от тебя-то не ожидал.
Натон покраснел и смущённо улыбнулся.
Обсудив с Виктором проблему детей и получив обещание всё уладить, Штригель, дождался появления портала и отправился обратно. Ему хотелось погулять с сыном по улицам этого прекрасного города, но нацистская форма выглядела бы на них странно.
В резиденции стояла тишина, за время отсутствия Дитриха никто не потревожил его обиталища.
Оказавшись в кабинете, он почувствовал, как на него наваливается привычное раньше и невыносимое сейчас чувство одиночества. Чтобы отвлечься, Штригель сел за стол и с головой ушёл в работу. 

Ирина, как и Виктор, приняла Нану всем сердцем, а ласковая и забавная девочка льнула к матери, не отходя от неё ни на шаг.
На следующий день после визита Штригеля Прокудины пришли в агентство с двумя детьми и обсказали ситуацию дежурившему там Йардену. Проблем с удочерением не возникло, а над Натоном Ирина и Виктор оформили опеку, что того вполне устроило.
– Я уже ничему не удивляюсь, – усмехаясь, говорил Йарден. – После того как здесь появились вы, иммиграция уроженцев параллельных миров, похоже, станет традицией. Единственное, что меня беспокоит – причина активизации порталов. По всей видимости, что-то грядёт и, возможно, плохое. Поэтому я известил Центр, и там готовятся принять меры.
– По моему мнению, – сказал Виктор, – это как-то связано с Великой Германской Империей по ту сторону завесы. Дитрих Штригель, о котором я вам рассказывал, железной рукой правит в своём округе, но, как мне подсказывает внутренний голос, рано или поздно взлетит к вершинам власти. Возможно, ему понадобится программа, чтобы перестроить общество по образцу нашего, и мы могли бы ему помочь, изучив документы периода становления, а заодно выяснить, кто стал виновником благоденствия этого мира.
Йарден задумался.
– Вам надо обратиться в исторический центр, – решил он, наконец, – там вы наверняка найдёте одного или даже нескольких учёных, которые знают, что вам нужно. Когда соберётесь, сообщите мне, и я создам командировочную карту.
– Тогда делайте это сейчас, я готов.
– Я тоже хочу, – выпалил подросток.
Чиновник улыбнулся.
– Никаких проблем, поедешь с опекуном. Но вот о чём я хотел бы вас попросить: уговорите вашего друга присоединиться к вам. Это будет рациональнее.
Мужчина и мальчик с сомнением переглянулись. Йарден заметил это.
– Что-то не так?
– Мы не знаем, когда он здесь появится, – грустно ответил Натон.
– А сами вы не хотите туда пойти?
– Ну, конечно же! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Прокудин. – Ведь портал с той стороны скрыт от посторонних глаз. Даже если хозяина не окажется на месте, мы его дождёмся.
– Прекрасно, – обрадовано сказал Йарден, – а я всё подготовлю для вашего путешествия.
– Путешествия? Нам далеко ехать?
– Не очень. Центр всемирной истории находится в Гималаях.
Рты Виктора и Натона открылись сами собой. Чиновник засмеялся.
– Всё не так страшно. Воспользовавшись современными средствами передвижения, вы окажетесь на месте через несколько минут. Но на изучение материалов понадобится время, поэтому вам придётся пробыть там довольно долго. И для обеспечения вас жильём и питанием нужен соответствующий документ. Договаривайтесь с господином Штригелем, я жду вас.
Вскоре Виктор и Натон уже входили в студию. Мальчик направился к голубой двери, но опекун остановил его.
– Думаю, – произнёс он, – тебе стоит остаться тут. Если Дитрих на месте, я приведу его.
– Где же ему быть ночью? – недоумённо поинтересовался подросток.
– Мало ли… – ответил Виктор, вспомнивший о фройляйн Браун.
– Хорошо, – согласился Натон, – я подожду.
Миновав светящийся прямоугольник, Прокудин оказался в полной темноте. Зацепившись за стул, он подвернул ногу, тихо выругался и тотчас почувствовал, как его торс обхватила железная рука, а к виску прижалось дуло пистолета.
– Дитрих, – просипел он, – осторожнее. Это я – Виктор.
Хватка ослабла, зажёгся свет, и мужчина увидел заспанного Штригеля.
– Витя? – удивлённо спросил тот. – Ты что здесь делаешь?
– Нам надо поговорить. Можешь выбраться к нам?
– Сейчас? Хорошо.
И, переодевшись в штатское, Дитрих последовал за Прокудиным. Напряжённо ожидавший у завесы Натон бросился к Штригелю. Несколько мгновений оба стояли, обнявшись, а потом Дитрих, мягко отстранив мальчика от себя, вытер выступившие на глазах ребёнка слёзы.
– Всё хорошо, сынок, мы снова вместе.
Подросток взял приёмного отца за руку, и они вышли на улицу. Расположившись на широкой скамейке, люди беседовали. Виктор рассказал о предложении Йардена, и Дитрих задумался. Обязанности требовали его присутствия в округе, но любопытство, желание узнать новое доминировали.
– Ладно, – сказал он, решившись. – Мне понадобится немного времени для завершения начатых дел, а после я сообщу руководству, что инкогнито уезжаю на отдых. Надеюсь, меня никто не станет разыскивать, и дней пять у меня будет.
Натон задохнулся от восторга. Провести пять долгих дней с человеком, которого он так любил… Это казалось сказкой.
Мальчик уткнулся лицом в плечо мужчины и затих. Ласково гладя ребёнка по голове, Дитрих бездумно смотрел прямо перед собой, наслаждаясь покоем и безопасностью. Наконец, он поднялся и произнёс:
– Мне пора возвращаться. В моей реальности скоро наступит утро, и, чтобы всё успеть, я должен поторопиться. Давайте сверим часы.
Стараясь не смотреть в погрустневшие глаза сына, Штригель направился к мастерской. Через несколько часов кортеж ландфогта двинулся к особняку Изольды Браун.

Изольда внимательно рассматривала осунувшегося, слегка похудевшего Штригеля.
– Плохо выглядишь, Дитрих, – сказала она. – Ты спал сегодня?
– Почти нет, нужно было завершить срочную работу. Зато ты, как всегда, великолепна.
– Да, десятичасовой сон идёт мне на пользу, – засмеялась она.
И, подойдя, по-матерински обняла мужчину.
Фройляйн Браун – королева салонов, одна из красивейших дам Империи перешагнула шестидесятилетний рубеж. На лице её, хранившем следы былой привлекательности, резко выделялись морщины, шею, выдающую возраст, она прятала за высоким воротником, а грудь, поддерживаемая особым бюстгальтером, уже не могла заставить мужчину протянуть к ней руку.
Прежними остались только карие светящиеся умом и задором глаза с появившейся в них недавно грустинкой. И Штригель не мог не засмотреться в зеркала души бывшей возлюбленной.
– Я скучал, – промолвил он, – мы так давно не виделись.
– А я, представь, даже не успела стосковаться, – улыбнулась женщина. – Возила гостей по твоему образцовому округу.
– Вот как? Кого же?
– Нашего серого кардинала – советника императора Вилли Шефера.
– И каковы его впечатления? – внутренне напрягшись, поинтересовался Дитрих.
Ведь, в конце концов, он управлял вверенной ему территорией в обход всех действующих законов, что могло привести к смещению с должности, а в дальнейшем и к казни.
– Он в восхищении, – успокоила его Изольда. – Вилли поведал по секрету, что методы правления последователей фюрера давно его раздражают, и он исподволь внушает главе Империи, что настала пора перемен.
Дитрих перевёл дыхание.
– Так что теперь, – улыбнулась женщина, – у тебя есть свой человек, приближенный к трону.
– А почему ты не позвала меня? – спросил Штригель.
– Потому что ты исчез, и тебя не могли отыскать. Кстати, где ты пропадал?
– Рискнул прогуляться в одиночестве, – осторожно ответил Дитрих, до поры не собиравшийся посвящать подругу в подробности вояжей в другую реальность, – и совершенно забыл о назначенной аудиенции.
– На тебя не похоже, – погрозила ему пальцем Изольда, – темнишь, мой дорогой.
Смущённый её проницательностью, Штригель замялся.
– Я всё расскажу тебе, Зольди, но позже. Ты готова подождать?
Она серьёзно посмотрела на мужчину.
– Конечно. Я знаю, что ты ничего не делаешь просто так. Поделишься, когда сочтёшь нужным, милый…
Последнее слово прозвучало так нежно, что к горлу Дитриха подкатил ком. Чтобы сгладить неловкость и оградить их беседу от посторонних ушей, он встал и закрыл дверь.
– Послушай, – вернувшись, тихо сказал Штригель, – мне неудобно об этом говорить, но, поверь, мною движет не желание подняться по служебной лестнице, а потребность сделать что-то полезное в больших, чем сейчас, масштабах…
– Зачем так много слов, Дитрих? – прервала его женщина, садясь. – Я хорошо тебя знаю, и мне не нужно ничего объяснять. Чего ты хочешь?
– Власти, Зольди. Мой округ процветает, но за его границами творится произвол. Я хотел бы это пресечь, но я слаб…
– Ты силён одним желанием что-то изменить, – ласково отозвалась подруга. – Я ждала этих слов и, конечно, тебе помогу. Последнее время…
Она понизила голос.
– Последнее время становится всё больше недовольных политикой императора. Кроме того, он уже немолод и, увы, глуп. Такому человеку нельзя возглавлять государство.
– Ты прочишь меня в императоры? – испуганно вопросил Штригель.
– А почему бы и нет?
Женщина засмеялась, и смех её, не считаясь с возрастом, зазвенел, как колокольчик.
– Ты умён, красив, подданные любят красивых властителей, достаточно гуманен, а гуманность сейчас входит в моду, и станешь достойной заменой старику Деккеру. До выборов осталось чуть более полугода, за это время я обеспечу тебе поддержку влиятельных людей и, конечно, финансы…
Она жестом остановила готового возразить Дитриха.
– Не спорь. Я знаю, на что уходят все твои деньги, без них невозможно поддерживать округ. И не беспокойся, ты получишь их не из моего кармана, я организую фонд содействия «божественному» Дитриху.
Штригель встал перед Изольдой на одно колено и, целуя её руку, прошептал:
– Ты великая женщина, Зольди, мне до тебя далеко!
Та положила ладонь на голову мужчины, перебирая его волосы.
– Я верю в твой политический гений, Дитрих. Рано или поздно Германская Империя изменится: сотрутся различия между расами, национальностями, народ станет процветать, и это будет делом твоих рук.
«Если прежде меня не застрелят прямо на троне за инакомыслие», – подумал Штригель, улыбнувшись собеседнице.

Простившись с Изольдой, Дитрих вернулся к себе и, созвонившись с высшим руководством, вытребовал отпуск на пять дней. Вызвав начальника охраны – преданного Оскара Менгера, Штригель вручил ему официально завизированный документ, согласно которому тот в отсутствие ландфогта становился его заместителем.
Небрежно кинув папки в сейф, Дитрих набрал код и, захлопнув дверцу, повернул сложный ключ.
Вечерело. Сбросив ненавистный мундир и одевшись в штатское, Штригель в нетерпении посматривал на часы. Он понимал, что там – за завесой его ожидает работа, но всё равно воспринимал её, как отдых вдали от Империи, врагов и крови. И, главное, рядом будет Натон. Дитрих скучал по мальчику до боли в сердце, а теперь у них есть целых пять дней, которые они проведут вместе.
Часы пробили полночь – условленное время. Дитрих глубоко вдохнул, выдохнул и шагнул в волшебную дверь. В параллельной реальности его ждали. Подросток подбежал к отцу, лишь только тот ступил на пол студии, а за ним, улыбаясь, подошли Ортвик и Виктор. Мужчины обменялись рукопожатиями и, Штригель, обняв приёмного сына, направился за провожатыми.
Увидев человека, о котором столько слышал, Йарден так взволновался, что начал немного заикаться. Уточнив, как долго гость сможет пробыть в их мире, он поставил тому временный опознавательный значок.
Но, по всей видимости, Дитрих был склонен к аллергии, потому что мышцы в области ключицы вздулись, кожа покраснела, потом посинела, и вскоре мужчина с трудом сдерживал стон боли, выдыхая сквозь сжатые зубы. Испуганный Йарден, почувствовавший себя убийцей, вызвал неотложку, и врачи быстро устранили болезненные проявления.
Метку удалили, и чиновник положил в карман Штригеля карточку, отзывающуюся на сканирование.
– Простите, – покаянно произнёс он, – я не знал, что организм может так отреагировать на безобидные изотопы.
И с любопытством спросил:
– Скажите, а вам не приходилось присутствовать при атомных взрывах или иметь дело с радиоактивным топливом?
– Да, – удивлённо подтвердил Дитрих, – я трижды бывал на ядерных испытаниях, но находился в бункере. Это как-то связано с сегодняшним происшествием?
– Несомненно. И, если вы когда-нибудь поселитесь в нашей реальности, метка вам будет противопоказана.
Штригель помрачнел.
– Едва ли это возможно, – ответил он. – В моём мире много дел, да и неугодные политики там редко доживают до старости, хорошо, если удаётся дотянуть до сорока пяти. Успеть бы всё за такой короткий срок.
Говоря это, он не подумал, что его слышит и Натон. Раздался придушенный вскрик, хлопнула дверь. Опомнившийся Дитрих извинился и выбежал вслед.
– Жаль, – задумчиво пробормотал Йарден, – очень жаль. Этот человек мог бы многое сделать не только для своей, но и для нашей параллели. И заслужить почётную и спокойную старость.
Штригель вернулся с заплаканным, но уже улыбающимся Натоном. С сочувствием посмотрев на обоих, чиновник протянул мужчине командировочную карту.
– В половине четвёртого из стартового ангара отбывает капсула. Ничего с собой не берите, в Гималаях всё не менее цивилизованно, чем здесь. Если выдастся свободная минутка, зайдите в паноптикум , на снежного человека стоит посмотреть, он большая редкость.

Паноптикум – музей, коллекция разнообразных необычайных предметов (например, восковых фигур, причудливых живых существ и т. п.)

Подросток ошеломлённо глядел на Йардена, потрясены были и Виктор с Дитрихом. А Ортвик даже не удивился.
– Жаль, что я не лечу с вами, – посетовал он, когда друзья попрощались с чиновником и вышли, – мне приходилось слышать об этом чуде, и хотелось бы его увидеть. Ну, да ладно, успеется.
Он посмотрел на часы.
– До половины четвёртого ещё уйма времени. Пойдём куда-нибудь и пообедаем?
– Я только позвоню Ире, – согласился Виктор и ушёл искать видеофон.

Обтекаемая капсула была готова к взлёту.
Путешественники ожидали увидеть большую пушку, стреляющую необычными снарядами, но нет, яйцеобразная машина, раскорячившись на подпорках, стояла на полу ангара, а в кабине сидел пилот. Он не стал смотреть командировочные карты, наверное, это не входило в его обязанности, и, дождавшись, пока пассажиры пристегнутся, надавил на рычаг.
Бесшумно, без рёва моторов и выхлопов, капсула завалилась назад, взвилась вверх, и сила тяжести придавила пассажиров к креслам. За спинами в салоне негромко заплакал ребёнок, а Дитрих, Виктор и Натон сидели с ошеломлёнными лицами. Но удивлялись они недолго, вскоре последовало мягкое приземление.
На дрожащих ногах все трое вышли наружу и застыли, глядя на представшее их глазам потрясающее зрелище. Они стояли, утопая по щиколотку в травах чудесной зелёной долины, а вокруг, куда только достигал взгляд, возвышались горы с заснеженными вершинами.
Вид этот так заворожил людей, что они не сразу обратили внимание на огромное здание исторического центра из стекла и металла, гармонично вписавшееся в синеву неба, и расположившиеся неподалёку небольшие жилые домики и солидные многоэтажные гостиницы.
Но к ним уже спешил госслужащий с папкой подмышкой. Приветливо поздоровавшись и заглянув в карты, мужчина пригласил командированных следовать за ним. Устроив их в комфортабельном номере, он отсалютовал и исчез.
– Похоже, здесь принято верить людям на слово, – удивлённо сказал Штригель. – Он едва посмотрел на документы и узнал о деле, ради которого мы прибыли, лишь с наших слов. А если бы мы обманули?
– Насколько я понял, здесь никто никого не обманывает, – отозвался Виктор. – Да и зачем? Ведь ложь не приносит никакой выгоды.
– Удивительный мир! – вырвалось у Натона. – Как им удалось так перевоспитаться?
– Скоро мы это узнаем, – весело ответил Прокудин. – Кому-нибудь надо переодеться или перекусить перед выходом?
– Я сыт, – ответил Дитрих, – а вот ванну принял бы с удовольствием.
– Тогда я покажу тебе, как ею пользоваться. Здесь всё отличается от наших реальностей, даже процедура омовения. Кстати, я заметил, ты очень мало ешь. Это отсутствие потребности или суровая необходимость?
– Скорее, второе. Идя на поводу у желудка, я рискую потерять форму. В нашем жестоком мире значение имеет любая мелочь.
– Да, пожалуй.
Когда Виктор, а за ним и Дитрих вернулись в комнату, Натон разогревал мясо и рис. Подойдя к отцу, мальчик тихонько боднул лбом его плечо и попросил:
– Поешь, пожалуйста. Всё должно быть в меру, и аскетизм тоже.
Растроганный Штригель провёл ладонью по щеке подростка и улыбнулся:
– Хорошо, если ты настаиваешь.
И с аппетитом съел свою порцию.
– Очень вкусно, даже слишком, – заявил Штригель, опорожнив тарелку. – Живи я в этой параллели, не смог бы держать себя в рамках.
– Это верно, – восторженно отозвался Виктор, – сам грешен. Ну, кто бы мог подумать, что продукты здесь синтезируются из безликой органики.
Натон нахмурился.
– Странно. Если путём синтеза можно создать, к примеру, мясо курицы, то почему здешние генетики до сих пор не научились клонировать людей? – сведя брови к переносице, вслух размышлял он.
Дитрих изумленно посмотрел на сына. Вот, оказывается, какими проблемами был занят ум не по годам развитого ребёнка.
– Мне кажется, – сказал он, – мы слишком сложны, чтобы нас воспроизвести. Наш мозг – маленькая вселенная, вряд ли её можно воссоздать искусственно.
– Да, наверное, – расстроено произнёс мальчик, – а жаль.
– Почему? – удивился Прокудин.
– Я бы меньше боялся за отца, – прошептал Натон так тихо, что услышал его лишь напрягший слух Штригель.
Стремясь разрядить обстановку, он рассмеялся.
– Я не настолько важная персона, чтобы оставлять меня – размноженного на память потомкам. Вряд ли специалисты по клонированию согласились бы на это.
– А я чувствую, нет, уверен, что ты прославишься великими делами, – вздёрнув подбородок, безапелляционно заявил подросток.
Штригель смутился, но скрыл замешательство под маской озабоченности.
– Нам пора, – заявил он, – если мы намереваемся хоть что-то успеть.
И, покинув гостеприимный номер, мужчины и мальчик поспешили к Центру всемирной истории. 

Аирин и Ирина в сопровождении Ортвика гуляли в парке. Вокруг весело звенели детские голоса, и Нана тоже находилась где-то там – среди ровесников.
Мальчики и девочки, все очень хорошенькие и свежие, бегали, играя в прятки и догонялки. Кто-то катался на качелях, иные крутили карусель, а некоторые, одетые в купальные костюмы, скатывались с горки в небольшой бассейн у её подножия.
По периметру детской площадки стояли холодильники, и время от времени то один, то другой разгорячённый ребёнок подбегал к ним, чтобы достать бутылку с водой.
Раскинув плед, взрослые сели в тени и расслаблено наблюдали за ребячьей вознёй.
– Как хорошо! – ленивым голосом произнесла Ирина, щурясь на солнце. – Если бы год назад мне сказали, что я стану бездельничать, а мне за это ещё и заплатят, рассмеялась бы и не поверила.
– Ира, а у вас с Витей кто-нибудь остался в вашем мире, я имею в виду и друзей, и родных? – спросил Ортвик.
– Мы так долго жили друг для друга, что постепенно отвадили всех знакомых, – ответила женщина. – А родственники… Да привязывай нас хоть что-то к той реальности, мы попытались бы выбраться из этой любыми путями. Нет, мы ничего не потеряли, уйдя оттуда. И, Орти, честно говоря, мне даже не хочется вспоминать о том времени.
– Извини, я не хотел тревожить твою память, – расстроился Пинкдроу.
– Ничего страшного. Понимаешь, здесь мне хочется дышать полной грудью, петь, танцевать, а там, чувствуя себя старухой, я через силу доживала отпущенные мне годы, мучая Виктора. Существование в той параллели требует напряжения всех душевных сил, а их на поверку оказывается не так уж и много…
Бегавшая неподалёку девочка, приглядевшись к отдыхающим, подошла ближе и, пока Ирина говорила, рассматривала женщин. Те, увлечённые беседой, сначала этого не замечали, но вскоре почувствовали себя неловко под пристальным взглядом ребёнка.
– Почему ты на нас так смотришь, дитя? – поинтересовалась Аирин.
Воспитанная малышка смутилась.
– Простите, – вежливо спросила она, – вы близнецы?
– Хм, получается, что да, – подумав, подтвердил Ортвик.
Удовлетворённая девчушка убежала, а Пинкдроу продолжил:
– Нам надо сделать анализ ДНК, мне любопытно, полностью мы совпадаем или нет. Я ведь вас, девочки, нередко путаю, и если бы вы не пользовались разными духами...
Ирина, проведя ладонью по лбу, задумчиво сказала:
– Да, я тоже замечала, что, если не сосредоточусь, могу принять тебя, Орти, за Витю и наоборот. У близнецов есть хоть какие-то отличия, а у нас они отсутствуют.
– Значит, решено, – сказал Ортвик, – делаем проверку.
– Я думаю, – отозвалась Аирин, – она покажет, что мы идентичны до последней клеточки.
– И всё-таки удостоверимся в этом…
Но тут их ненадолго отвлекла Нана, и разговор перетёк в другое русло.
– А вы никогда не переживали из-за того, что у вас нет детей? – глядя вслед дочке, обратилась к друзьям Ирина. – Для нас с Витей это всегда было больным вопросом. Появление в нашей жизни Наны – чудо.
– Так почему же вы не завели ребёночка? – удивилась Аирин.
– Я оказалась бесплодной, – грустно ответила женщина, – и это, как я полагаю, последствия развития цивилизации: загрязнение воздуха, модифицированные продукты…
Ортвик пришёл в ужас.
– Да зачем нужна такая цивилизация, если благодаря ней вымрет человеческий род?! – возмутился он. – Для кого тогда всё это? Мы с Аири остаёмся бездетными по собственному желанию, считаем, что пока не готовы растить малыша, и только недавно стали задумываться, а не пора ли. И мы знаем, что наши дети придут в добрый мир, который будет им рад и не создаст проблем, отравляющих жизнь. Я начинаю думать, что ваша реальность, вообще, не имеет права на существование.
– Да, чистка её необходима, – печально согласилась Ирина и сменила тему.

Вот уже второй день добровольные исследователи работали в историческом центре. Они перелопатили горы хранящихся в компьютерной базе документов, отобрали и распечатали относившиеся к периоду становления свободного общества, но ни в одном не нашли упоминания об основателе свободного мира.
В некоторых статьях даже утверждалось, что индивидуума, создавшего справедливую реальность, не существовало. И утомлённые люди почти верили в это: ведь найденные ими старые отсканированные бумаги не могли быть плодами творчества одного человека.
Дитриха, вообще, не слишком занимала личность мифического основоположника, он с жадностью набрасывался на каждый казавшийся ему полезным документ и перечитывал его от корки до корки. Но Виктор копал глубже, не желая отказываться от мечты увидеть лицо героя этой реальности.
Натон не вникал в тонкости того, что изучали взрослые, он выводил на дисплей компьютера последние данные о достижениях в сфере клонирования и делал пометки. Мальчик очень серьёзно относился к этой области науки, поэтому ни Штригель, ни Прокудин не мешали ему, занимаясь своими делами.
На четвёртые сутки Виктор обнаружил информацию, что интересующий его политический лидер принадлежал к правящему царскому или королевскому дому. И, добровольно отрекшись от титула и престола, преобразовал монархию в подобие республики.
Правда тут же приводились доводы, опровергающие эти утверждения, но всё же статья могла стать тоненькой ниточкой, ведущей к истине. Записав фамилию учёного, Прокудин отыскал сведения о нём. Выяснилось, что тот ещё жив и трудится, что оказалось приятной неожиданностью, в Центре всемирной истории. Виктор кинулся к видеофону.
Спустя полчаса они с Дитрихом вошли в небольшую затемнённую комнату, где ютился незадачливый поборник истины. Маленького седого человека взволновал визит незнакомцев.
– Да-да, – нервно суетясь, подтвердил он, приглашая гостей в другое, такое же полутёмное помещение, – я изучаю именно тот период, когда наш мир ещё находился под пятой самодержцев. Много их сменилось на троне, но ни один не оставил после себя следа, кроме последнего. Его звали… Секунду…
Он щёлкнул выключателем и, подслеповато щурясь, взглянул на посетителей.
Вдруг старичок охнул, и лицо его исказилось. Лепеча что-то невразумительное, он судорожно ткнул пальцем в сторону мужчин и, схватившись за сердце, рухнул на ковёр.
Через пару минут прилетела неотложка, но поздно – историк скончался. Что за потрясение он испытал перед смертью, визитёры не поняли, а загадка осталась загадкой, приходилось начинать всё сначала.
Но свободного времени у Дитриха оставалось всё меньше. Приближающиеся выборы требовали его постоянного присутствия, завтра он возвращался в свою реальность, и дальнейшими поисками решили заняться Виктор с Натоном.
Штригель чувствовал себя удовлетворённым. Он нашёл много нужного и интересного, что могло пригодиться в дальнейшем, и считал, что пока этого достаточно. Поэтому последние сутки друзья отдыхали, отсыпались и посетили, наконец, обиталище снежного человека.
Их впечатлило это чудо природы, а Натон даже пожал ему «руку». Подросток взахлёб рассказывал о своих ощущениях от прикосновения, а мужчины улыбались при виде непосредственного детского восторга.
Дитрих не отпускал мальчика от себя, в глазах его притаилась тоска. Скоро ему придётся уйти, и, кто знает, когда они увидятся вновь. Поэтому, когда вечером они вернулись в номер, и Виктор вышел, чтобы принять ванну, Штригель завёл разговор о том, что его тревожило.
– Завтра мы расстанемся, – напомнил он печально, – и сколько времени продлится наша разлука, неизвестно.
Подросток помрачнел, а Штригель продолжил, осторожно подбирая слова:
– Натон, моя жизнь постоянно висит на волоске. С этим ничего нельзя поделать, профессия политика, тем более новатора, очень опасна. И я прошу тебя ради моего спокойствия пообещать, что если я погибну, ты примешь Виктора, как отца.
Сын выслушал его, склонив голову, и долго молчал.
– Хорошо, – сказал он, наконец. – Но, прошу, дай слово, что будешь крайне осторожен и оградишь себя от гибели всеми возможными способами.
– Конечно, я даю слово! – горячо ответил Дитрих. – Все мыслимые меры безопасности соблюдаются и будут соблюдаться, и я клянусь, что очень постараюсь остаться целым и невредимым.
Вздохнув с облегчением, Натон крепко обнял мужчину. Так и застал их вернувшийся Виктор.
– Ты обратил внимание, Дитрих, – позёвывая, спросил он, – во многих статьях упомянуто, что свободное общество изначально опиралось на суровость, дисциплину и даже жестокость? Мне это напомнило правление Сталина и политику Гитлера.
– Мне тоже. Но при вожде всех времён и народов и сумасшедшем фюрере изуверство доходило до абсурда, а здесь, насколько я понял, жестокость была умеренна и полностью оправдана. Нельзя отучить людей лгать, злословить, красть, убивать, только уговаривая. Дурному человеку трудно изменить свою сущность, если его не вынудят это сделать. Потом же, по истечении времени, нормальное поведение войдёт в привычку, несмотря на личностные качества. А чтобы этого добиться, необходимы жёсткие законы и демонстрационные наказания для одних, дабы устрашить других.
– Перед тобой стоит сложная задача, – тихо произнёс Натон, всё ещё обнимающий отца, – ведь по натуре ты не бессердечен и даже мягок.
– Опорой для меня станет уверенность в необходимости принимаемых мер, – ответил Дитрих, – а моя внутренняя природа не позволит репрессиям стать образом жизни общества.
Он провёл ладонью по волосам сына и продолжил:
– Но теперь мне понятно, почему человек, благодаря которому этот мир так хорош, нигде не упомянут. Из-за того что его правление отмечено печатью жестокости, и общество, где все давно забыли, что такое насилие, взращено на крови. О таком потомкам лучше не знать.
Виктор задумался.
– Нет, Дитрих, ты не прав, – возразил он. – Наоборот, нужно напомнить, с чего всё начиналось, и обнародовать доказательства, что не существовало иной возможности построить светлое будущее, кроме как на кровавом фундаменте прошлого. Я считаю, что необходимо назвать людям имя великого деятеля, давшего обществу всё, что у того есть сейчас, и рассказать, какой ценой нам досталось это благоденствие, чтобы ни у кого не возникло желания вернуть старое.
В свою очередь поразмыслив, Штригель кивнул.
– Согласен. Удачи вам в достижении цели.
– А тебе в выполнении твоей непростой миссии.
И утомлённые люди разбрелись по кроватям. Утром они возвращались домой.

Ночь пролетела незаметно, и вскоре Дитрих уже стоял у портала в окружении провожающих, крепко сжимая плечи Натона, старающегося не заплакать. Друзья смотрели печально.
– Не грустите, – говорил Штригель, – я ухожу не навсегда. И постараюсь вырваться сюда хотя бы на пару часов.
– Мы всё понимаем, – ответила Аирин, – но расставание рождает тоску. Я впервые почувствовала это, когда в нашей с Орти жизни появились Ира и Витя. И вот теперь – ты…
Она отвернулась, скрывая слёзы. А Дитрих сказал:
– Виктор, я с нетерпением буду ждать вестей о результатах ваших изысканий. Надеюсь, твоя мечта, в конце концов, осуществится.
– Да, – отозвался Прокудин, – я тоже. Завтра мы с Натоном снова полетим в Гималаи. Думаю, рано или поздно нам удастся встретиться с нужными людьми, и они не умрут у нас на глазах.
– Хм…
Штригель озадаченно нахмурился.
– Смерть этого несчастного – загадка. Непонятно, почему на него так подействовал наш визит.
– Мы постараемся выяснить и это, – уверенно заявил Виктор.
– Что ж, удачи! И до встречи.
Мягко оторвав от себя Натона, Дитрих поцеловал его в лоб и вошёл в светящуюся дверь. Как только он переступил черту, мальчик перестал сдерживаться и зарыдал, и Ирина, обняв его, увела на улицу.
Аирин с Ортвиком последовали за ними, Виктор же остался в студии, чтобы возобновить заброшенную работу.

А Штригель уже не видел и не слышал происходящего за завесой. Он постоял, оглядывая кабинет, от которого успел отвыкнуть, а потом, опустившись на стул, закрыл лицо руками.
– Как же трудно возвращаться из нормальной жизни в этот ужасный мир, – прошептал он.
Просидев так около четверти часа, ландфогт поднялся. Лицо его было спокойно и строго: Дитрих взял себя в руки. Открыв сейф, он вытащил папки с документами и, разложив на столе выписки, принесённые с той стороны, с головой ушёл в дела. 

Все персонажи – плод фантазии автора.
Любые совпадения случайны.

Голоса, чьи-то назойливые голоса звучат в голове. В виски настойчиво стучит какая-то мысль, но мечущийся в бреду человек не в состоянии уловить её сути. Кто он? Как его имя? И почему вокруг так темно?
В мозгу теснятся образы один страшнее другого: падают ряды скошенных автоматной очередью людей в белых, длинных балахонах, свистит топор, отделяя конечности и голову от распластанного на деревянном помосте тела. Мужчина стонет, мучимый этими видениями, и вдруг у лица его разверзается смердящая, усаженная несколькими рядами зубов пасть отвратительного монстра.
Человек хочет закричать, убежать, но не может двинуться с места: челюсти его сжаты, а конечности скованы невидимыми цепями.
«Я умер, – думает он, – умер и лежу в гробу. А это чудовище – вестник ада, который я заслужил. Но как? Что я натворил при жизни? И почему могу размышлять, если уже мёртв?»
Повязка, стягивающая голову, исчезает, руки освобождаются. Несчастный с воплями машет ими, отбиваясь от живого кошмара, но существо неожиданно мягко прихватывает зубами его кисти, и из раззявленной глотки доносится:
– Отец, успокойся. Всё хорошо, ты жив. Это я – Натон.
Натон? Кто такой Натон? Ах, да, ведь это его сын – гениальный учёный. Как он мог забыть?
Внезапно память пробуждается, и беспомощно жужжащая в голове мысль изливается в словах:
– Я Дитрих Штригель, – хриплым от долгого неупотребления голосом говорит мужчина, – бывший верховный правитель свободного мира, а ныне писатель...
– Верно.
Дитрих открывает глаза и видит знакомое до мельчайшей чёрточки лицо.
– Тоша, – шепчет Штригель, – что со мной случилось?
Сын садится на край кровати и гладит отца по плечу.
– Тебе стало плохо, когда мы гостили у Прокудиных. Вернее, вам.
– Кому, нам?
– Твоему двойнику и тебе. Он был потрясён открывшейся ему истиной и умер на месте от инфаркта. Видимо, вы оказались некоторым образом связаны, потому что вскоре ты последовал за ним.
– Ах, да, – произносит Штригель, – я помню. Вспоминаю ещё, что Ниада очень сердилась.
– Она кидалась на тебя, как кошка, – хмыкнул Натон.
– Странно, – задумчиво сказал Дитрих, – что клон не знал о моём существовании. Неужели они с женой не читали беллетристику?

Беллетристика – общее название художественной литературы в стихах и прозе.

Натон пожал плечами.
– Ты же писал под псевдонимом.
– Да.
Помолчав, Дитрих поинтересовался:
– Его возродили?
Сын покачал головой.
– Увы. Совет решил, что одного Штригеля свободному обществу вполне достаточно. Ниада не осушает глаз…
– И я её понимаю, – печально отозвался мужчина, садясь и разминая конечности. – Как себя чувствует Грета?
– Очень нервничает. Мне позвать её?
– Конечно. Но сначала скажи, сколько мне лет, не хочу сюрпризов.
– Пятьдесят. Чтобы вы с женой соответствовали друг другу, я не стал останавливать развитие клона раньше.
– Ты, как всегда, всё продумал, – улыбнулся Штригель. – Для меня это не имеет особого значения, Генриетта будет желанна мне в любом возрасте, но молодой мужчина рядом с далеко не юной женой со стороны выглядел бы странно.
– Именно этот нюанс я и учёл, – с улыбкой ответил Натон.
И крикнул:
– Грета, входи.
Вбежавшая в палату женщина кинулась к мужу.

Через некоторое время, когда они сидели и разговаривали, в комнату заглянула встревоженная лаборантка – жена Натона.
– Тоша, – испуганно сказала она, – к Дитриху правительственная делегация. Пустить?
Мужчина вопросительно посмотрел на отца.
– Справишься? – спросил он.
Тот рассмеялся.
– Конечно. Я вернулся к жизни полным энергии.
Учёный кивнул, и вскоре в комнате появились пятеро человек, возглавляемых одряхлевшим Евлапом. Натон с женщинами собирались уйти, но чиновник остановил их.
– Вы, как представители семьи гражданина Штригеля, можете присутствовать при переговорах, – сказал он.
– Как официально, – нарочито весело произнёс Дитрих, глядя другу в глаза.
Евлап нервно улыбнулся.
– Сейчас я – официальное лицо. Правительство уполномочило нас сделать предложение, которое, как мне кажется, тебя заинтересует.
Он представил спутников. Дитрих опустил веки, готовясь слушать, а Натон с женой и Генриетта, сидя в стороне, напряжённо внимали словам посла.
– В последнее время, – начал тот, – в свободном обществе творятся страшные вещи. Из ниоткуда появляются странные, несколько напоминающие людей, уродливые существа, управляющие убийственными, уничтожающими всё на своём пути машинами, и исчезают так же внезапно, как возникли. Жители округов, где это происходит, напуганы, боятся выходить из домов, жизнь их пошла наперекосяк…
– А почему ты не рассказывал об этом раньше? – прервал Евлапа Штригель.
– Не имел права, – развёл руками тот. – Но сейчас, когда нападения участились, и положение стало угрожающим, правительство, точнее, его часть, пришло к выводу, что во главе государства должен встать человек, для которого война – привычное дело. И мы решили обратиться к тебе.
Воцарилось молчание. Мужчина размышлял, а его родные изумлённо смотрели на чиновника. Тот же после паузы продолжил:
– Дитрих, я понимаю, как это неожиданно и не вовремя, но… тебя ждут в Берлине.
Глаза Штригеля опасно блеснули.
– Это приказ? – вопросил он тихо.
– Можешь считать, что да, – виновато ответил Евлап.
– Подчиняться приказам я не намерен, – выпрямляясь во весь рост, сурово сказал Дитрих. – Ваша правящая верхушка, видимо, запамятовала, кто создал этот мир. И хотя я не люблю об этом напоминать, но, увы, иногда приходится. Так вот, сначала я обсужу всё с семьёй, а потом приму решение.
Друг глядел на Штригеля почти с ужасом.
– Я не узнаю тебя, – произнёс он. – Твоё детище в опасности, а ты…
– Моё детище, – прервал его экс-правитель, – несмотря на все старания Менгера и Шефера, не совсем здорово, и небольшое кровопускание ему не повредит. Йарден объяснил бы тебе это популярно.
Евлап вздрогнул.
– Удар ниже пояса, Дитрих, – пробормотал он.
Осознав, что перегнул палку, тот примирительно сказал:
– Прости. В любом случае за пару дней катастрофы не произойдёт, а послезавтра я дам ответ.
Чиновники вздохнули с облегчением.
– Не радуйтесь раньше времени, – предупредил их Штригель, – скорее всего, я откажусь. Поэтому советую подумать об альтернативе.
Люди понуро переглянулись и направились к двери. Евлап задержался.
– Знаешь, – сказал он с оттенком презрения в голосе, – все годы нашего знакомства я считал тебя очень цельным человеком. Но теперь начал в этом сомневаться.
Товарищ уже шагнул за порог, когда его остановили слова Штригеля:
– Почему правительство не передало мне бразды правления, когда в государстве царило спокойствие? – спросил тот. – Как оно могло допустить, чтобы человек, за которого вступился сам Бог, дав ему возможность реабилитировать себя через многие столетия, погибал от нереализованности? И ты, ты тоже ничего не сделал, чтобы изменить ситуацию. Если бы с помощью Греты и Тоши я не справился бы со сплином и не начал писать… Да что тут говорить? Подумай об этом, прежде чем меня осуждать.
Евлап растерялся, а Штригель, обняв жену и сына, вышел, аккуратно притворив дверь. Постояв немного в задумчивости, чиновник промолвил, обращаясь к стене:
– А ведь он прав. Мы бросили Дитриха на произвол судьбы, понадеявшись на его душевную крепость. Но я-то прекрасно знал, с каким трудом он адаптируется к этому миру.
И воскликнул, ударив собеседницу кулаком:
– Штригеля необходимо уговорить во что бы то ни стало. Иначе свободное общество прекратит своё существование.
Кинув равнодушный взгляд на разбитую в кровь руку, Евлап вздохнул и, замотав кисть платком, покинул палату.

Когда Дитрих со спутниками шёл по длинному коридору Центра клонирования, Натон спросил:
– Я не совсем понял тебя, отец. Ты, действительно, хочешь отказаться от поста, принадлежащего тебе по праву?
Не глядя на сына, Штригель ответил:
– Да. Я не себялюбец, но меня оскорбило, как быстро свободное общество забыло о моём существовании. Нынешнее поколение, как и до возникновения петли времени, понятия не имеет, кто я такой.
– Ты преувеличиваешь… – неуверенно начал сын.
– Нет. Память людей, живущих в нашем до отвращения спокойном мире, коротка. Какое им дело до какого-то Штригеля, когда основной их заботой было и остаётся добывание баллов. Я ничем не обязан этим…
Натон резко остановился и, развернув отца лицом к себе, прижал к стене. В глазах мужчины плескался гнев.
– Как ты смеешь?! Ведь это твои последователи, прекрасно знавшие о твоих планах и разделявшие твои идеи, довели большую часть человечества до состояния амёб. Сейчас у тебя появился шанс всё изменить, но ты готов позволить обществу окончательно деградировать лишь потому, что неблагодарный народ ежеминутно не вспоминает о тебе, не упоминает имени на каждом углу и не восторгается великими деяниями...
Дитрих побледнел.
– Ты, действительно, думаешь, что я нуждаюсь в славе и поклонении? – тихо спросил он. – Ты презираешь меня?
Сын покачал головой.
– Нет. И никогда не смогу, но… Отец, исправить ошибки тех, кто шёл за тобой, должен именно ты.
В разговор вмешалась Генриетта:
– Я считаю, – сказала она, – что правы вы оба. Пренебрежение, выказанное Дитриху, и впрямь оскорбительно. Ты же видел, что с ним творилось, и знаешь, что мучился он не один год. Но, с другой стороны, нельзя жить с обидой на весь человеческий род, бесстрастно наблюдая, как рушится тобою же созданное. Кроме того, люди в опасности, а разве это не повод, чтобы забыть о личных счётах.
– Встав сейчас во главе государства, – подхватил Натон, – ты останешься у власти навсегда и, пусть не сразу, пусть через века, но изменишь мир к лучшему.
– А мы пойдём с тобой до конца, – подытожила жена.
И, улыбнувшись, добавила:
– Благодаря дарованному Тошей бессмертию.
Дитрих стоял, опустив глаза. Когда же он, наконец, поднял голову, во взгляде его читалась решимость.
– Вы правы, – произнёс мужчина, – это мой долг. Кроме того, я всё же более политик, чем писатель, и отказываться от своего призвания неразумно. Я дам согласие, как только повидаю Зольди с внуками и поговорю с Ниадой…
– Не боишься, что она выцарапает тебе глаза? – с усмешкой спросил сын.
– Придётся рискнуть, – улыбаясь, ответил отец.
Но тут же посерьёзнел.
– Это очень важно, – продолжил он. – Одним из условий моего возврата к власти станет возрождение Штригеля-двойника.
– А зачем? – удивилась Генриетта.
– Ну, во-первых, чтобы искупить свою вину перед ним и его женой, а во-вторых, кому же можно полностью довериться в сложном деле управления государством, как не самому себе.
– Ты хочешь сделать его соправителем? – спросил Натон.
– Правой рукой и советником. Клон, в отличие от меня, жившего воспоминаниями и с головой нырнувшего в мемуары, выбрал профессию военного, что может очень пригодиться. Сам я мало что знаю о современных армии и вооружении.
– Великолепная идея!
Натон восхищённо посмотрел на Штригеля, а Генриетта тихонько зааплодировала.
Они направились к дверям, но внезапно учёный остановился.
– Простите, мне придётся задержаться, я совсем упустил из вида… Арлиса идём.
– Что случилось?
– Недавно в криобанке мы нашли безымянный материал. За несколько часов до твоей смерти его взяли в обработку, но за всеми треволнениями я позабыл о растущем в лаборатории клоне. Есть опасность, что он перезреет.

Криобанк – хранилище биоматериалов (клеток, спермы и т.д.) в условиях низких температур.

Ещё раз извинившись, Натон быстрым шагом удалился. Жена последовала за ним, а Генриетта рассмеялась.
– Тоша говорит о человеке, как о фрукте.
– Лексикон учёных специфичен, – улыбнулся Штригель.
И, взяв подругу жизни под руку, двинулся к выходу из Центра.

Похоронившая мужа и постаревшая от горя Ниада сидела в кресле перед компьютером, но отображавшаяся на дисплее информация не интересовала женщину. Узнав о чудовищном обмане, она потеряла волю к жизни, и ничто более её не волновало.
Как же Штригель посмел? Ниада постоянно задавала себе этот вопрос и не могла на него ответить.
Человек, которого она когда-то полюбила, прожил долгую и, наверное, счастливую жизнь с другой, а потом, явившись в недобрый час, отнял у нее мужчину, отвечавшего ей взаимностью в чувствах.
Ниада пыталась заплакать, но не могла. Опустив голову на руки, несчастная тихонько завывала, раскачиваясь из стороны в сторону. И не сразу услышала, что её негромко окликают по имени.
Повернувшись на звук, она увидела… Дитриха, выглядевшего значительно моложе, чем в страшный вечер их рокового свидания. Штригель стоял, опираясь о дверной косяк, и с состраданием смотрел на поникшую женщину.
– Пришёл полюбоваться на моё горе? – безжизненным голосом спросила та. – Тебе удалось отомстить, радуйся. Я страдаю сейчас, как ты когда-то.
– Я не думал о мести, – шагнув через порог, произнёс Дитрих, – всё вышло случайно…
Ниада пропустила его слова мимо ушей.
– Мало того, – продолжала она, – что ты отнял у меня мужа, теперь я даже не имею права возродить его, как делают другие, потому что он – второй…
– Об этом я и хочу поговорить, – тихо сказал Дитрих, садясь напротив. – Мне предложили занять высший пост в государстве, вернуться к истокам. Я готов согласиться, и одним из требований, что я намерен предъявить Совету, станет воскрешение твоего Штригеля.
Осознав услышанное, Ниада изумлённо уставилась на мужчину.
– Но как? – прошептала она. – Ведь его сожгли несколько дней назад.
– Когда он в последний раз проходил медицинское обследование?
Женщина задумалась.
– Кажется, за неделю до смерти, – неуверенно ответила она. – В армии с этим строго.
– Значит, в криобанке есть его свежий материал. Он забудет только несколько последних дней. Кроме того, есть ещё я, мои клетки.
– Ты понимаешь, что говоришь?! – гневно возразила Ниада. – Мне шестьдесят четыре, и я не буду нужна Дитриху, если тот вернётся молодым, не помня о нашей совместной жизни.
– Это не проблема, Натон дорастит его до нужного возраста. А кроме того, в мозг клона можно внедрить любые воспоминания.
– Ах, да, – задумчиво проговорила Ниада. – верно. Хорошо, допустим, что всё получится. Но тебе-то какая в этом корысть?
– Ты думаешь, я делаю это из личной выгоды? – возмутился Штригель. – Корысть есть, но я настоял бы на возрождении двойника, даже если бы это было не так. Из чувства долга перед вами обоими.
Сомнения Ниады развеялись, и она почувствовала неимоверное облегчение. Глаза её загорелись, щёки порозовели.
– Даже не знаю, благодарить тебя или проклинать, – промолвила она, глядя сияющим взглядом на своего врага-друга.
– Благодарить не за что, я лишь даю взятку совести, но проклятья могут мне повредить, ведь слова, как уверяют, материальны. Передо мной стоит сложная задача: привести мир к гармонии, прежде защитив его от неведомых пришельцев. И в этом, я надеюсь, мне поможет твой муж.
Подойдя к Дитриху, Ниада обняла его.
– Я знаю, что ты справишься. Вы справитесь, – уверила она.
А растроганный Штригель припал поцелуем к её руке. 

Человек пришёл в себя и, не открывая глаз, попытался сообразить, где он находится. Внезапно оживший мозг начал щедро делиться с хозяином воспоминаниями: Берлин, подземный ход, дворец, бункер… Монстры!
Ладонь беспомощно сжалась в попытке схватить оружие. Куда же делся нож? Что произошло? Чудовище навалилось сверху, когда отказал автомат, и… Он ещё жив. Странно, неужели ему удалось справиться с мутантом?
Внезапно шею пронзила невыносимая боль. Захрипев, мужчина разлепил веки, желая видеть своего убийцу, но в белом мешке, похожем на кокон, никого не было. Взглянув вниз, он увидел, что руки его свободны, ноги же стягивают эластичные ленты. Такая же ткань обвивалась и вокруг головы, не позволяя разомкнуть челюсти. В бешенстве он сорвал её…
– Тише, тише, друг мой, – прозвучал смутно знакомый голос, – не навреди себе. Всё в порядке, ты дома.
И, обращаясь к незримому собеседнику, незнакомец продолжил:
– Потрясающе, Арлиса! Я понятия не имел, что у нас есть этот материал, и не поверил глазам, увидев, кого мы воскресили. Как же хорошо, что нам пришло в голову сделать ревизию.
– А ведь он мог возродиться в том году, когда погиб. Если бы мы знали, что в криобанке есть его клетки, – откликнулась невидимая женщина.
– Кто вы? – закричал мужчина, пытаясь сдержать кашель. – Где я? И куда исчезли монстры?
– Их давно нет.
Завеса с треском порвалась, и перед потерявшим дар речи изумлённым человеком предстал Натон. Он повзрослел, возмужал, но был узнаваем. Протягивая руку, учёный радостно сказал:
– Добро пожаловать! С возвращением, Йарден!

Чуть позже они сидели в светлом кабинете Натона и пили душистый чай. Учёный со вниманием слушал рассказ друга о его ощущениях при пробуждении, но когда тот заговорил о чудовище и вырванном горле, внезапно побледнел.
– Что с тобой? – с тревогой спросила Арлиса.
– Я только что осознал, – вскакивая и стирая пот со лба, ответил муж,– что Йарден не может помнить эти подробности, ведь клетки его поместили в банк раньше, чем мы попали в вымерший Берлин и встретились с биороботами. А это значит…
Он посмотрел на замерших в ожидании людей.
– Это значит, что при возрождении тела в него вселяется душа, жившая в прежнем. И у меня возник вопрос, а прав ли я, отрицая её существование.
Йарден тоже удивился, но следующие слова мужчины показали, что его недоумение вызвано отнюдь не наличием мистической внутренней составляющей.
– Я никогда не сомневался, – заявил он, – что умираем мы не полностью. Но почему ты в это не верил?
– Потому что я – прагматик и привык доверять лишь фактам, – садясь, ответил Натон.

Прагматик – человек, отрицающий нематериальные явления и признающий только их материальное подтверждение.

– Напрасно…
Учёный наклонился к Йардену.
– Ты помнишь, что происходило с тобой в промежутке между смертью и воскрешением?
– Нет. И, думаю, не должен. Я читал о реинкарнации и, как мне кажется, душа в новой оболочке не хранит воспоминаний о прежней жизни.
– Допустим. Но ведь у тебя – возрождённого они остались. А это означает, что мозг всё же доминирует над призрачной субстанцией. Хотя… Пока мы не проведём эксперименты, я не могу ничего утверждать. Поэтому предлагаю оставить эту тему и поговорить о твоих планах на будущее.
– Я вернусь в агентство, – пожимая плечами, ответил мужчина, – а после решу, что сумею сделать для этого мира.
– Это неплохо, но… Недавно возникли новые обстоятельства, которые могут полностью изменить твою жизнь. Отцу предложили вернуться на пост Верховного правителя свободного общества…
– О!
Изумлённое подвижное лицо Йардена выглядело так забавно, что Натон с Арлисой, не удержавшись, расхохотались.
– … И я уверен, – всё ещё смеясь, продолжил учёный, – что он с радостью возьмёт тебя в свою команду.
Чиновник посуровел, и веселье мгновенно прекратилось.
– За Дитрихом я пойду на край света, – торжественно произнёс мужчина. – Этот человек – прирождённый лидер и властодержец, и меня удивляет, что он до сих пор не у руля.
Кашлянув, Йарден плаксиво добавил:
– Горло болит.
Такой резкий переход от выспренной речи государственного мужа к детской жалобе вновь рассмешил собеседников, и улыбающийся Натон, взяв друга под руку, повёл его на процедуры.

– Значит, вы, осознаёте, какую ответственность налагает на вас эта должность? – кривя губы, цедил немолодой, обрюзгший чиновник, сидевший напротив Штригеля.
Тот, не отводя взгляда от своих пальцев, стиснувших край стола, кивнул.
– Не сомневайтесь, осознаю.
В голосе Дитриха прозвучала насмешка. Около получаса он слушал бессмысленную болтовню старика, и терпение его подходило к концу. Брови собеседника взлетели вверх.
– Вам смешно?
– Вовсе нет, – резким тоном ответил Штригель и, подняв, наконец, глаза, гневно посмотрел на опешившего человека. – Я лишь пытаюсь понять, вы, действительно, глупы или намеренно провоцируете меня, чтобы я возжелал поскорее отобрать у вас государство.
Присутствующий при разговоре Евлап, услышав слова друга, подавился воздухом, пытаясь сдержать смех, а визави Дитриха надулся.
– Что? Как вы смеете?!
– Смею. И если вы не понимаете, почему, объясню. Свободное общество строил я: растил его на трупах и крови, я ответственен за его становление, развитие и каждый перекос, в котором виноваты мои преемники. А вы, бесцельно тратя своё и моё время, учите меня им управлять.
Вскочив, чиновник зашипел:
– С самого начала я был против вашего прихода к власти, меня принудили…
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бесцеремонно прервал его Штригель. – Капп? Какое отношение к вам имеет некий Вольф Капп, некогда пытавшийся разрушить здание, что я с огромным трудом возводил на обломках гитлеровской империи?
Мужчина замер и рухнул в кресло, со страхом глядя на Дитриха. А тот, не обращая более внимания на побагровевшего старика, обратился к Евлапу:
– Как вы могли допустить, чтобы это правило государством?
– Капп не имел детей, – возразил Евлап, – и Норберт лишь седьмая вода на киселе. Какое значение имеет их родство, раз прошло так много времени…
– Огромное, как же ты не понимаешь, – попенял Штригель. – Семьи Каппов, Геббельсов, Крюгеров несколько веков назад стремились к безраздельному господству, и власть, не доставшуюся им, получили их последыши, которых, как и преступных предков, не волнуют людские беды. Они не будут радеть об обществе и рано или поздно разрушат его, даже не из злого умысла, а по глупости, ведь деградация коснулась и их умов. Прежде чем прийти сюда, я хорошо подготовился. Недавно, собирая материал для исторической повести, я нашёл заинтересовавшие меня сведения. Ты знаешь, что человек с русской фамилией Котлов на самом деле прямой потомок Эрика Геббельса?
Евлап ошеломлённо покачал головой.
– Во-от. Этот…
Штригель кивнул на застывшего чиновника.
– … Этот даже не скрывает, что он Капп. А Верховный правитель Кригер – выходец из семейки Крюгеров. И не вздумай сказать, что для тебя это новость.
Сжавшийся под полным ярости взглядом друга Евлап прошептал:
– Увы, я, действительно, этого не знал. Но Йарден наверняка был в курсе, он нередко намекал, что наше общество возглавляют недостойные...
– И вы ничего не предприняли?
– Но что мы могли сделать, они пришли к власти законно…
– В первую очередь, сообщить об этом мне; а я бы постарался принять меры в нашем прошлом. Прадеды этих людей, в буквальном смысле слова, подрывали экономику молодого государства, а их выбледки спокойно этим государством правят. Тебе не кажется, что это слишком?

Выбледок (устаревшее) – незаконнорожденный ребёнок, (бранное) – дурной человек, мерзавец, сукин сын.

Евлап выпрямился. Он принял решение.
– Я собираю Совет, – сказал он. – Депутаты не глупы, и, опираясь на них, мы уберём не оправдавших доверия и отдадим власть тебе. На твоих условиях.
Штригель кивнул.
– Я хотел просить об этом, но ты меня опередил.
Запищал видеофон, и на дисплее возникло лицо Натона.
Пока Евлап приводил в чувство и выпроваживал перепуганного Каппа, Дитрих разговаривал с сыном. Когда он повернулся к чиновнику, лицо его сияло.
– Евлап, – дрожащим голосом сказал Штригель, – Йарден снова с нами.
Старик растерянно взглянул на экран, колени его подкосились, и Дитрих едва успел подхватить потерявшего сознание товарища.

Радостно возбуждённые Виктор и Ортвик не отходили от Йардена. Тот счастливо улыбался, хотя не мог не печалиться, глядя на изменившуюся с годами чету Пинкдроу. Одряхлевший, ссутулившийся Ортвик напоминал гнома, сошедшего со страниц детской книжки, и Аирин была ему под стать.
Прокудиным повезло больше, если считать везением катастрофу, произошедшую с капсулой, в которой они летели на море. Обоих возродили, и сейчас они выглядели лет на двадцать пять.
Сам же Йарден, несмотря на то, что из-за забывчивости Натона перешагнул возраст, в котором погиб, чувствовал себя прекрасно. Болело горло, но друг пообещал, что через месяц-другой неприятные ощущения исчезнут, и мужчина старался не обращать на них внимания.
– Представь, и я помню, чего, казалось бы, не должен, – сказал Виктор, выслушав рассказ Йардена. – У меня побаливают пробитые сломанными рёбрами лёгкие, и само падение тоже сохранилось в памяти.
– А у меня не осталось никаких воспоминаний о крушении, – удивлённо взглянув на мужа, произнесла Ирина. – Надеюсь, это не свидетельство, что я бездушна.
Натон покачал головой.
– Непонятный механизм, – ответил он. – Вряд ли наличие души осложнит мою работу, но я начинаю задумываться, а не слишком ли это – подменять собой бога.
– Что такое ты говоришь? – возмутился Ортвик. – Бог, в которого я, честно говоря, не очень-то и верю, наверняка предвидел, что люди рано или поздно научатся воспроизводить себя не только привычным способом. Для новых открытий нам и дан разум. И я считаю глупцами американских религиозных фанатиков, добившихся запрета клонирования у себя в стране.
– Тупое стадо, – осуждающе качнув головой, промолвила Аирин. – Как можно назвать их верующими, если они не доверяют господу, ставя под сомнение его дальновидность. Ведь, позволив своему творению изобрести множество способов отнимать жизнь, он наверняка одобряет тот, что даёт возможность её сохранить.
– Похоже, вы уже не раз обсуждали этот вопрос, – улыбнулся Йарден. – И я полностью с вами…
Он не договорил, потому что в переднюю ворвались Дитрих с Евлапом, и мужчина едва не задохнулся в крепких объятиях друзей.

Вскоре они сидели за накрытым столом и рассуждали о грядущих переменах.
– Я не политик, – пожимая плечами, говорил Виктор, – но, если возникнет необходимость, готов встать под твои знамёна.
– Об этом рано, – отвечал Дитрих. – Мне понадобится время, чтобы проанализировать действия моих последователей, а особенно теперешнего правительства. На это уйдёт не один месяц.
– Времени нет, – возразила присоединившаяся к беседующим Генриетта, – нападения учащаются, и воевать надо уже сейчас.
Штригель задумался.
– Ты права, Грета, – наконец сказал он. – Сначала надо разобраться с пришельцами, кем бы они ни были…
Натон вдруг скрипнул зубами и, побледнев, откинулся на спинку стула.
– Опять, Тоша? – испуганно спросил Дитрих.
Йарден тоже встревожился.
– Что с ним? – испуганно спросил он.
– Сердце отказывает, – склоняясь над сыном, ответил Штригель. – За спиной у него полное переживаний детство, а в настоящем нервная работа с большой ответственностью. И меня беспокоит, что приступы стали повторяться слишком часто.
– Ничего, – пытаясь улыбнуться, выдавил мужчина, – мотор у моего сменщика будет понадёжнее, мы приняли меры.
– Слышать не хочу о твоём клоне, – сердито пробормотал Дитрих.
И, вводя лекарство, пояснил:
– Несмотря на достижения генетиков, я всё же боюсь смерти близких. Меня мучают опасения, что рано или поздно произойдёт сбой, и они не воскреснут. Я чуть не сошёл с ума от страха, увидев изломанные тела Вити и Иры, но, слава богу, всё закончилось благополучно.
– Я даже присутствовал на собственных похоронах, – засмеялся Прокудин.
– Не знаю, как у тебя хватило смелости, – промолвила Генриетта, – я бы не смогла.
– Хотел проверить себя на вшивость, – усмехнулся Виктор.
Пришедший в чувство Натон задумчиво посмотрел на друзей.
– Надо подключить психологов, – сказал он, – и выяснить всё о симбиозе мозга и души.

Симбиоз (греч. συμ-βίωσις – совместная жизнь) – форма взаимоотношений, при которой оба или только один партнёр извлекает пользу из другого.  

Дитрих хмыкнул.
– Сынок, душа суть мистическая, её нельзя исследовать.
– Я попытаюсь, – откликнулся учёный.
Он поднялся.
– Прошу прощения, но мне придётся вас покинуть. Мы с Арлисой пообещали сыну сводить его в парк развлечений.
Штригель тоже встал.
– Идём вместе. После смерти я ещё не видел своего маленького тёзку-внука. Грета, ты с нами?
– Я присоединюсь, но позже, хочу ещё немного побыть с Йарденом.
– Хорошо.
И, попрощавшись, Дитрих с сыном покинули друзей.

Кабинет Верховного правителя свободного мира тонул во мраке. Вокруг стола неподвижно и безмолвно сидели казавшиеся безликими люди.
– Владимир Александрович, – прозвучал чей-то глухой голос, – хватит конспирироваться, включите свет.
Один из мужчин поднялся и, подойдя к стене, дотронулся до неё. Помещение осветилось.
Теперь можно было видеть, что под старым покрытым кракелюрами портретом первого главы государства обосновался немолодой мужчина, удивительно похожий на недоброй памяти Людвига Крюгера. Остальные, однако, внешне нисколько не напоминали заговорщиков, которым суд Штригеля вынес когда-то смертный приговор.

Кракелюры – трещина красочного слоя или лака в произведении живописи, чаще всего у старых картин. 

– Сколько можно говорить, что свет должен зажигаться от хлопка в ладоши? – проворчал глава. – Котлов, займитесь этим, наконец.
Некрупный седой человек хмыкнул.
– Долго ли нам осталось хлопать? – вопросил он. – Не сегодня-завтра в этом кабинете засядет чужак.
Лицо председателя перекосилось.
– Собака! – произнёс он. – Говорят, что он собственноручно казнил моего предка…
– И наших тоже, – перебил Котлов. – Вы собираетесь ему это припомнить?
Его сосед – старый, горбатый мужчина фыркнул.
– Ваш пращур, Густав, тоже пытался ему что-то припомнить. Чем это закончилось, вы знаете. Не глупите. Лучше ответьте, есть ли у вас идеи, как не подпустить Штригеля к власти?
Верховный правитель развёл руками.
– Убить…
Вскочив, Котлов кинулся к стоящей в углу урне. Его вырвало.
– Вы с ума сошли?! – заорал он голосом покойного прадеда Эрика Геббельса. – Кто из нас на это способен?
– Сейчас никто, – подтвердил потомок Крюгера. – Но, по-видимому, придётся научиться…
И прикрикнул на Каппа, в свою очередь расставшегося с недавно съеденным обедом:
– Норберт, с тобой-то что?
Сидевший поодаль сорокалетний крепкий мужчина спокойно произнёс:
– А разве не ясно? Репрессии Штригеля возымели своё действие, нас тошнит, когда мы думаем об убийстве. И вряд ли нам удастся себя изменить. Поэтому стоит смириться с тем, что на завтрашнем собрании Совета нас сместят.
– Похоже, вы рады этому, Менгер? – с сарказмом поинтересовался пришедший в себя Котлов.
– Рад. С вами, граждане, очень трудно работать. Элементарнейшие законы вы обдумываете месяцами. И нередко промахиваетесь. Вспомните о поправках, связанных с клонированием…
– Идиот, – прошипел Котлов, – если бы мы запретили его совсем, то Штригель давно оставил бы этот мир.
– Я никогда не голосовал за регресс, – холодно произнёс Менгер, вставая. – Нельзя тормозить развитие мирной науки, это не доведет до добра. Советую предоставить новому главе возможность исправить ваши ошибки, не втыкая ему палки в колёса. Вы вряд ли меня поймете, но я сочту за честь его поддержать, и надеюсь, что он почтит меня своим доверием, как и моего далёкого предка. Прощайте.

Регресс – противоположность прогрессу, переход от высоких форм к более низким, понижение уровня организации, изменения к худшему.

Подойдя к двери, мужчина с полминуты постоял на пороге, словно вспоминая, всё ли сказал, и, не оглянувшись, покинул кабинет. А огорошенные члены правительства, обменявшись недоумевающими взглядами, погрузились в размышления. 

( в которой есть анаграммы имён и фамилий).
– Дедушка, – спрашивал семилетний Дитрих Дорпкуин у своего великовозрастного тёзки, – а зачем тебе нужна власть?
Мальчик был развит не по годам, чем напоминал отца, и старался постичь как можно больше из находившегося за пределами его разумения. Штригель любил прогулки с внуком, ему нравилось наполнять знаниями этот пытливый ум.
– Мне она не нужна, Дитрих, – сказал он, улыбаясь, – но во мне нуждаются люди, забывшие, что такое борьба.
– А зачем бороться, если у нас всё хорошо? – заинтересовался мальчик.
– Когда человеку не за что сражаться, он перестаёт мыслить, трудиться и, в конце концов, заплывает жиром и тупеет от безделья, – ответил Штригель. – Именно такая ситуация возникла в свободном обществе, и её надо исправить.
Ребёнок задумался.
– Но ведь вы с папой не такие? – неуверенно поинтересовался он.
– Нет, и это потому, что мы с твоим отцом пришли из мира, где царили беспринципность и беспощадность. Там человек не мог позволить себе расслабиться и не размышлять, иначе он бы погиб.
Пальцы мальчика судорожно сжали ладонь деда. Он поднял глаза, в которых застыл страх.
– Я не хотел бы там жить, – сказал он. – И, кажется, понял, что ты имел в виду. Если мы не будем напрягать мозг, а только валяться на пляже или в кровати, наш разум ослабнет. Так?
– Так, – ответил Штригель, довольный, что внук уловил самую суть сказанного.
– И мы, – продолжил ребёнок, – превратимся в животных.
– Ну, может быть, не все и не в животных, но большинство жителей Земли точно станут слабоумными. Советую тебе прочесть книгу писателя Герберта Уэллса – «Машина времени», и тогда ты сможешь представить, что грозит человечеству.
– Я обязательно почитаю, дедушка, – серьёзно ответил Дитрих, вновь стискивая руку мужчины.
– Вот вы где! – раздался весёлый голос.
К ним спешил Натон с большим мороженым. Мальчик взвизгнул от восторга и, поблагодарив, схватил лакомство. Насладившись им, он убежал играть с ровесниками, а отец и сын расположились на скамейке под деревьями.
– Дитрих очень умён, – задумчиво глядя вслед внуку, произнёс Штригель, – всё схватывает на лету.
– Вы снова говорили о политике? – улыбнулся Натон.
– И да, и нет.
– У него хорошая наследственность: ты, я, Арлиса…
Дитрих засмеялся.
– Я не в счёт, мы не кровные.
Хлопнув себя по лбу, сын улыбнулся.
– Всё время забываю об этом, – сказал он.
– А я рад, – серьёзно отозвался отец. – Значит, для тебя это не имеет значения.
– Конечно, нет. Видишь ли…
Натон не закончил, потому что из противоположного конца парка послышались страшный шум и отчаянные вопли отдыхающих. Там происходило что-то плохое, и мужчины вскочили, высматривая мальчика.
Сложив ладони рупором, Штригель выкрикивал имя ребёнка, и вздохнул с облегчением, когда тот прибежал на зов.
– Натон, где твоя жена? – взволнованно спросил Дитрих.
– Играет в шахматы.
– Отведи сына к ней, и пусть они уходят через восточную аллею. А сам возвращайся. Надо выяснить, что здесь творится.
Мужчина кивнул и, подхватив мальчика, со всех ног кинулся к тихой обители шахматистов.

Мгла, словно живая, ползла изо всех углов, затапливая мрачный зал, где не было ни единого предмета мебели, кроме огромного, вырубленного в стене трона. На нём, скорчившись и опираясь подбородком о приклад странной формы автомата, сидел человек.
Внезапно неизвестный поднялся и, отшвырнув оружие, направился к двери. Когда он проходил мимо тусклой лампы на стене, лицо его на мгновение осветилось. Выглядело оно устрашающе.
Хотя черты и напоминали человеческие, но они несли на себе печать уродства и вырождения: бледную кожу покрывали чешуйки, а глаза без радужки обозревали угрюмый мир большими чёрными блюдцами зрачков.
Руки его смотрелись не менее безобразно. Все в шишках, шипах и наростах они, тем не менее, обладали огромной силой: тугие шары мускулов перекатывались под кожей при каждом движении хозяина.
Скрипнули петли, и обладатель столь примечательной внешности крикнул:
– Нодж!
Не дождавшись ответа, он повысил голос:
– Нодж!
Раздались тяжёлые шаги, и перед неизвестным появился не менее «привлекательный» гигант.
– Я к вашим услугам, президент Рештлиг.
Сев на трон, последний поинтересовался:
– Ременг вернулся?
– Нет, президент. Ворота не подавали сигнала.
– Долго, очень долго. Как только он появится, немедленно пришли его ко мне.
– Да, президент.
Великан поклонился и уже собирался выйти, когда Рештлиг остановил его словами:
– Убери хвост.
Над ремнём, затянутым на бёдрах подчинённого, виднелся небольшой хвостик с кисточкой, на кончике каждого волоска которой находилась небольшая присоска, напоминающая зубастый рот. Нодж остановился.
– Президент, – жалобно произнёс он, – мне больно, когда он внутри. Но я его выпускаю, только когда вокруг никого нет.
– Больно? – тихо, но грозно вопросил Рештлиг. – Больно, говоришь? Если, глядя на таких, как ты, мои подданные теряют уверенность, что они люди – это не больно? Или ты думаешь, что мне не больно смотреть, как деградирует выжившее в подземельях человечество?
Схватив оружие и наставив дуло на струсившего Ноджа, по штанам которого расплылось мокрое пятно, он заорал:
– Убери хвост, скотина!
Несчастный с гримасой сжал пальцами отросток, и тот мгновенно втянулся в багровую расщелину в области копчика. Вытирая слёзы, Нодж спросил:
– Я могу идти?
Разъярённый собеседник ответил не сразу, раздумывая, не пристрелить ли ему плачущего верзилу. Но, сдержав гнев, опустил автомат и кивнул.
– Иди. И не забудь передать мою просьбу Ременгу.
– Да, президент.
Нодж вышел, а Рештлиг снова ушёл в размышления.
– Десятка мощных атомных бомб и трёх столетий хватило, чтобы человек стал таким, – пробормотал он. – На поверхности жить нельзя, а здесь… Через пару веков, а может и раньше, мы превратимся в мерзких склизких, безмозглых созданий, сражающихся друг с другом за глоток крови своего собрата. Я не вечен. Когда меня не станет, начнётся анархия, и человечеству придёт конец. Нет, мы должны собраться с силами и как можно скорее захватить прекрасный мир за воротами. Только там у нас есть будущее.
Президент обхватил голову руками и, скорчившись на троне, застыл в пугающей неподвижности.

Натон обернулся быстро. Двое мужчин побежали к западной аллее, откуда доносились странные, угрожающие звуки.
– Зачем тебе бинокль? – поинтересовался Штригель.
– Не станем же мы кидаться в свалку, очертя голову. Сначала надо разобраться, что происходит, – задыхаясь, ответил сын.
Заметив, как побледнело лицо спутника, Дитрих сбавил темп.
– Снова сердце? – испуганно спросил он.
– Я справлюсь. Скорее!
И оба понеслись вперёд.

А в парке творилось невообразимое. В центре детской площадки из недр земли показался поблёскивающий металлом, вращающийся нос неизвестной машины, в считанные секунды выбравшейся на поверхность. Страшным буром задело нескольких человек, а остальные, подхватив истекающих кровью раненых, кинулись врассыпную.
Но убежать им не удалось. Выползшее наружу чудовище словно взорвалось, находившиеся в эпицентре люди разлетелись на куски, а успевшие отойти напоролись на невидимую преграду и сгорели, словно мотыльки под стеклом керосиновой лампы.
Оставшиеся в живых «счастливчики» в панике ринулись обратно, и тут их атаковали. Из открывшегося люка выскочили монстры, бросившиеся к жертвам.
У некоторых пришельцев росли хвосты, кое-кто стучал огромными когтями босых, шишковатых ног по сохранившимся после взрыва островкам асфальта, тела иных покрывала шерсть, но все нападающие походили друг на друга страшной бледностью чешуйчатых лиц, наполовину скрытых большими чёрными очками.
Хватая перепуганных людей, они заталкивали их в машину, а со стороны, не имея возможности приблизиться, за этим действом беспомощно наблюдали Дитрих и Натон.
Запихнув пленников внутрь, неизвестные задраили люк, и огромный кусок металла вгрызся в землю, мгновенно исчезнув с глаз. Превратившиеся в хлопья пепла тела осыпались с тихим шелестом, заставившим мужчин похолодеть. И тотчас их обоняние оскорбил невыносимый запах горелой плоти.
Оба стояли, не глядя друг на друга и борясь с тошнотой. Дитрих, судорожно сжимающий в руках бинокль, угрюмо спросил:
– Ты обратил внимание на вожака?
– Нет, я совсем растерялся, – признался сын.
– Ну, а я его рассмотрел. И, если не брать в расчёт когти и хвост, уверен, что это был Оскар.
– Оскар? Какой Оскар? – ошеломлённо вопросил Натон.
– Оскар Менгер, Тоша.
Натон потрясённо уставился на отца. А тот без сил опустился на устланную прахом траву.

Пришедший в себя мужчина открыл глаза. Он висел в вертикальном положении внутри просторного белого кокона, а его руки, ноги и голову стягивали тканевые ленты, не позволяющие двигаться и говорить.
Что с ним произошло? Он в плену? Его пытали? Нет, не похоже. Но почему же так саднит грудь?
Человек громко замычал, пытаясь привлечь чьё-нибудь внимание, и это ему удалось. Кокон открылся, и в него заглянул пожилой незнакомец, освободивший челюсти мужчины.
– Вы кто? – равнодушно поинтересовался тот, когда смог открыть рот. – Мне кажется, я вас где-то видел.
– А кто вы? – вопросом на вопрос ответил неизвестный.
– Дитрих Штригель – командующий армией свободного мира.
– Что вы помните?
На лице Штригеля мелькнуло раздражение.
– Вытащите меня отсюда, и я отвечу на все ваши вопросы, если они не касаются военных тайн.
Спаситель кивнул, и вскоре Дитрих уже лежал на кушетке, опутанный датчиками, а вокруг суетились люди в белом.
– Так что вы помните?
– Что умер, – всё тем же безразличным тоном ответил допрашиваемый. – Кажется, я клон Дитриха Штригеля. Второго… Нет, первого…
В это мгновение память его окончательно проснулась.
– Чёрт побери!
Мужчина вскочил, обрывая провода.
– Евлап, почему меня возродили?! Вам мало одного Штригеля?
– Я сделал это по его просьбе на свой страх и риск.
– Зачем?
– Ваша жена очень расстроена, а Дитрих питает к ней тёплые чувства.
– Ниада? Где она?
– Вы скоро её увидите. Но сначала я должен назвать вторую причину, по которой вас воскресили. Вы знаете о нападениях на свободный мир?
Штригель кивнул.
– Ну, так вот, чтобы справиться с этой бедой, ваш двойник намерен взять власть в свои руки и предлагает вам к нему присоединиться.
Мужчина закрыл глаза, осмысливая услышанное.
– Вот уж не думал, что попаду в такой переплёт, – слабо улыбнувшись, сказал он наконец. – Я так же ответственен за происходящее в мире, как и тот Штригель, и, конечно, окажу ему любую помощь.
Напряжённо ожидавший ответа Евлап, с облегчением вздохнул. Подойдя к двери, он позвал:
– Ниада!
Медленно ступая, в палату вошла женщина. Она остановилась на пороге и вопросительно посмотрела на Дитриха. Тот протянул руки.
– Милая, – сказал он нежно.
Отбросив сомнения, Ниада бросилась к мужу. 

(в которой есть анаграммы)
Зал съездов волновался, как море: депутаты негромко переговаривались, обсуждая последние новости. Ждали Штригеля.
Хлопнула дверь, и головы людей повернулись к вошедшему. Но это оказался Менгер. Здороваясь со знакомыми, он пружинистым шагом прошёл между рядами и занял своё место среди членов правительства.
Миновали ещё десять минут, Дитрих не появлялся. Кригер раздражённо хлопнул ладонью по столу, включив электрический звонок, возвестивший о начале заседания.
– Если гражданин Штригель не желает присутствовать при решении такого важного вопроса, как передача полномочий, тем хуже для него, – глухо произнёс он. – Мы начинаем.
Голос Верховного правителя, усиленный встроенными микрофонами, доносился до самых укромных уголков помещения.
– Некоторые из моих коллег, – продолжил он, – настаивали, чтобы правительство пригласило на высший пост основателя нашего сообщества гражданина Дитриха Штригеля – опытного политика и военного профессионала. Я не возражал, в конце концов, мы уже немолоды и устали, кроме того, в период управления государством нам не приходилось сражаться. В этом решении меня укрепили и участившиеся налёты неизвестных. Но…
Рука оратора потянулась к стакану с водой. Сделав глоток, он достал платок и вытер лоб. Среди напряжённого безмолвия звонко жужжала муха.
– Но, – продолжил старик, – в минувшие сутки у меня неожиданно возникли сомнения, и я подумал: а стоит ли подпускать такого человека к власти. Много веков наше общество является оплотом мира и порядка, мы искоренили насилие и войны, подарили людям радость жизни, а гражданин Штригель, несмотря на все его заслуги, убийца, руки его обагрены кровью. Сможем ли мы довериться ему или нет, решать вам. Но я бы посоветовал гражданам, представляющим здесь своих избирателей, задуматься над моими словами…
– Вы предлагаете, – прозвучал в тишине насмешливый голос, – уговорить убивающих людей монстров этого не делать? Или собираетесь заключить с ними пакт о ненападении, вручив им в качестве контрибуции часть нашего мира?
Менгер обвёл взглядом зал и встал. Игнорируя возмущённого Каппа, крикнувшего что-то о регламенте и нарушении порядка, он обратился к депутатам:
– Кто из вас пользовался оружием?

  
Люди зашевелились, и вверх робко поднялось несколько рук, две из которых тотчас же спрятались.
– Что и требовалось доказать.
Взгляд мужчины похолодел, а в голосе зазвучал металл.
– Вас здесь несколько тысяч, и десять человек, умеющих владеть хотя бы ножом – капля в море. Вы можете возразить, что у нас есть армия, и защита мирных жителей её обязанность. Это, действительно, так. Но армии, как и государству, требуется предводитель. И он должен быть достаточно жёсток, чтобы поддерживать надлежащую дисциплину. Поверьте, стоит необстрелянным солдатам узреть опасность, как они в безумном страхе кинутся наутёк. Поэтому нужно, чтобы кто-то перехватывал их и гнал на врага.
Нет, граждане, на сей раз без крови не обойтись. Терроризирующим нас существам неведомы жалость и благородство. У них есть цель – захватить этот мир и либо уничтожить, либо подчинить себе. Мы станем рабами, а что такое рабство, вы знаете из курса истории. Именно поэтому я и призываю вас проголосовать за кандидатуру человека, который сумеет спасти государство от гибели.
– Вы правы, мой друг!
Слова эти донеслись откуда-то сверху, народ зашумел, а черты членов правительства исказило изумление.
Обернувшись, они увидели, что с верхней галереи спускается Штригель, сопровождаемый Йарденом и Евлапом. Лица виновников переполоха были суровы.
Взойдя на трибуну, Дитрих заговорил, и внимали ему почти с благоговением.
– Мне, практически, нечего больше сказать, – посетовал он. – Предыдущий оратор – гражданин, ответственный за людей и государство, которым управлял много лет бок о бок со стадом баранов, по-видимому, мыслит так же, как и я. Могу только добавить, что никто из сидящих перед вами стариков, не нюхавших пороха, не справится с ситуацией.
Да, руки мои в крови, и это не вызывает у меня чувства гордости. Мне приходилось проливать её ради счастливого будущего, то же самое я буду вынужден делать и впредь. И кто хочет, чтобы его мир остался таким же светлым и чистым, каким он знал его до этих страшных событий, пойдёт за мной.
Зал взорвался криками. Люди скандировали: «Штригель! Штригель!». На высший государственный пост Дитриха избрали единогласно.
Когда всё закончилось, Верховный правитель направился к выходу. Поравнявшись с озабоченным Менгером, он остановился.
– Хотите присоединиться ко мне? – мягко спросил Штригель.
Мужчина встрепенулся.
– Я только что пытался придумать, как вас об этом просить, – неловко улыбнувшись, ответил он.
Евлап похлопал его по плечу, и властелин мира с небольшим эскортом проследовал в свой бывший-нынешний кабинет.

Низложенные представители некогда реакционных семейств уныло сидели в небольшой жаркой комнате дома Котлова.
– Что с вами произошло, Густав? – выговаривал старику хозяин. – Ваши доводы звучали совершенно неубедительно, даже я не поверил ни единому слову.
– Я никогда не был оратором, Коля? – плаксиво ответил бывший властодержец. – Вот если бы вы меня поддержали…
– Мы так бы и поступили, если бы не чёртов Менгер, – перебивая Кригера, взорвался Капп. – Я приготовил речь, но не успел даже раскрыть рта. Предатель всё испортил.
– Эх, не надо бы пускать его в зал, – меланхолично произнёс молчаливый Владимир Александрович Мышко. – Но как мы могли его удержать?
Котлов развёл руками.
– Нам придётся смириться с поражением, – печально произнёс он. – Мы не можем убить, не сумеем ударить, связать, и я чувствую себя сейчас абсолютно беспомощным.
– Не-ет, граждане, – хитро улыбнувшись, возразил горбатый мужчина, – ничего ещё не кончено. У меня появилась идея, и подсказал мне её, как ни удивительно, именно Менгер.
Все взгляды устремились на горбуна.
– Идея – это уже кое-что, – устало произнёс Котлов. – Мы внимательно слушаем вас, Шефер.
Придвинув кресло ближе к столу, тот жестом предложил остальным сделать то же самое и заговорщицким шёпотом начал делиться с ними своими мыслями.
В тёмном, сыром коридоре у больших чёрных ворот замигала красная лампочка. Изнывающий от безделья Нодж, вскочил и, торопливо засунув временно выпущенный на свободу хвост в его нору, нажал кнопку.
Лифтовые створки раздвинулись, в подземное помещение въехал большой бронетранспортёр, и на каменный пол, как горох, посыпались мутанты, таща за собой упирающихся людей. Гигант смотрел на них, вытаращив глаза.
– Это кто? – ошарашено спросил он.
– Еда, – отрывисто ответил один из прибывших. – Господин Ременг решил, что если уж мы можем питаться таким отребьем, как фрики , то это нам тем более подойдёт. Попробуй.
И он подтолкнул к разинувшему рот охраннику вырывающуюся девушку. Тот уставился на неё во все зрачки, а потом жалобно произнёс:
– Президент лично запретил мне доставать кровососущий хвост при свидетелях, а желудок мой крови не принимает.
Обнюхав незнакомку, он спросил:
– Если я не могу использовать её по назначению, то, возможно, она сгодится, как женщина?
– Делай с ней, что хочешь, – махнув рукой, ответил собеседник и двинулся прочь, волоча за собой нескольких связанных пленников.
Горящий вожделением Нодж схватил девушку за руку, но вдруг, что-то вспомнив, окликнул удаляющегося мутанта:
– Одланд…
Тот остановился.
– Президент велел господину Ременгу по возвращении сразу же явиться к нему.
Одланд кивнул.
– Я передам.
И исчез за спинами товарищей. Нодж постоял немного, глядя ему вслед, и увлёк в темноту забывшую о сопротивлении, охваченную страхом жертву.

Услышав шум, Рештлиг вскочил и взял оружие наизготовку. Дверь отворилась, и на пороге возник тот, кого президент так долго ждал. Успокоившись, он снова опустился на трон, а гость остановился напротив.
– Оракс, – вопросил хозяин, – почему вы так долго отсутствовали?
– Я подумал, – ответствовал тот, – что нам стоит попробовать, каковы на вкус жители мира, куда мы собираемся переселиться. Их поимка потребовала времени.
Он хлопнул в ладоши, дверь снова открылась, и в пещеру втолкнули молодого человека, не выказавшего ни малейшего страха.
– Угощайся, Тихидр, – снимая очки, улыбнулся Ременг.
Рештлиг встал и, подойдя к юноше, принюхался. Он облизнулся, но тотчас губы его скривились от отвращения.
– Ты сошёл с ума, Оракс? Чтобы полностью деградировать, нам осталось только стать каннибалами. Это же человек – такой, какими до злосчастных взрывов были и мы.
– Мы – не они, – возразил собеседник. – Да и слишком поздно, ребята наверняка уже распределили добычу между собой.
– Что?! – взревел президент. – По какому праву ты принимаешь подобные решения единолично? Напасть, убить, чтобы посеять панику – это одно, людоедство же совсем иное дело. Немедленно отобрать пленных, а попробовавших их крови или мяса уничтожить, иначе они никогда не остановятся…
– Тихидр…
Голос Ременга взлетел.
– Ты прекрасно знаешь, что мы уже не люди. Так зачем же стараешься удержать нас в рамках человеческой нравственности? Ты договоришься до того, что есть фриков аморально, раз внешне они напоминают нас…

Фрик (англ.freak) – уродец, урод. Здесь – человекоподобные безмозглые существа, употребляемые в пищу.

Рештлиг навёл оружие на Ременга.
– Человек тот, кто себя таковым считает и соответственно себя ведёт. Если ты немедленно не выполнишь приказ, я убью тебя, – тихо, но с угрозой произнёс президент. – Я не желаю, чтобы наши собратья стали похожими на отторгнутых богом чудовищ Лавкрафта...
– Ты снова о боге? Посмотри, что он с нами сделал и…
– Он послал нам испытание, и мы должны его выдержать, не превратившись в монстров. Неужели это понимаю только я? Если это так, то нам конец.
– Ты прав, – после долгого размышления откликнулся Ременг. – Я виноват, я совершил ужасную ошибку и готов её исправить. Но, прошу, не надо губить своих.
– Тогда придумай им другое наказание. Если сможешь, – холодно сказал Рештлиг.
Проводив соратника взглядом, президент, кивнув юноше, стоявшему с высоко поднятой головой, указал ему на место у подножия трона.

Дитрих сидел в кабинете под собственным состарившимся портретом, глядя на экран компьютера. Когда он поднял глаза на застывших в напряжённом молчании людей, в них светился ужас.
– Двенадцать миллиардов жителей, – произнёс он, – Двенадцать! Вдумайтесь в эту цифру. Свободный мир перенаселён. Кажется, клонирование стало не благодеянием, а бедой для человечества.
– В некоторых округах, – откликнулся Менгер, – управляющие ограничили рождаемость или вовсе запретили людям иметь детей. А кое-кто самовольно наложил вето на закон о воскрешении умерших. И, признаюсь, я смотрел на это сквозь пальцы.
– Но почему правительство не направило космические экспедиции на поиски годных для жизни миров? – удивился Йарден. – В случае успеха проблема решилась бы сама собой.
– Эти бараны, как справедливо назвал их Дитрих, не видели ничего дальше собственного носа, – резко сказал Евлап. – И нам, действительно, очень долго придётся разгребать, что они натворили.
– Вы, как я думаю, неплохо осведомлены о недочётах в работе кабинета, – обратился Штригель к Менгеру. – Поделитесь с нами информацией. И, кстати, позвольте узнать ваше имя.
Собеседник, оторвавшись от созерцания стилуса, который крутил в пальцах, поднял голову и ответил:
– Меня зовут Дитрих Менгер.
Штригель вздрогнул и внимательно посмотрел на соседа.
– Оскар Менгер – ваш предок?
– Да, – отозвался собеседник, – и его чтит вся наша семья. Согласно завещанию прапрадеда мальчики, рождавшиеся в ней, носили имя его друга – ваше имя, гражданин Штригель.
Дитрих, Евлап и Йарден переглянулись.
– Вы прямой потомок Оскара? – поинтересовался последний.
– Да.
Дитрих изумился:
– Но как же так? Ведь Генр… То есть… Ведь его жена не могла иметь детей.
– Ты забываешь, Дитрих, – объяснил Йарден, – что Каролина – производное от Генриетты. Если болезнь не врождённая, клон от неё не страдает.
Менгер кивнул.
– Я знаю эту историю, – сказал он. – Она изустно передавалась от отца к сыну, как чудесная легенда. Каролина родила Оскару троих мальчиков. Последний появился на свет в две тысячи тридцать шестом, за год до смерти отца. И я его праправнук.
– Он зачал ребёнка в шестьдесят пять? – изумился Евлап. – Я понимаю, что сейчас это стало нормой, но тогда…
– Оскар всегда и во всём был силён, – улыбнулся Штригель. – Но мы отвлеклись. Думаю, что пока на Земле ведутся военные действия, астронавты должны делать свою работу. Надо организовать несколько звёздных экспедиций. Кто этим займётся?
– Я, – отозвался Йарден. – Мне приходилось участвовать в космических проектах.
– Тогда, пожалуйста, приступай немедленно. На поиски могут уйти десятилетия, если не века.
Чиновник извлёк из компьютера носители и вышел.
– Теперь о главном… Дитрих, вы можете показать, где пришельцы чаще всего наносят удары?
Менгер замялся.
– Это вне моей компетенции, – признался он. – Я контролировал округа и…
– Я покажу, – прозвучал очень знакомый голос.
Перед опешившими членами правительства возник второй Штригель, одетый в мундир армии свободного мира.
Поднявшись из-за компьютера, Дитрих шагнул к двойнику. Оба клона с минуту пристально смотрели друг другу в глаза, а потом сомкнули ладони в крепком рукопожатии.