Мистические и фантастические миры писателя

Александры Треффер

– Заходи правее… да правее же! Осторожнее, чёрт, не кирпичи несёте!
Грузчики остановились, вытирая вспотевшие лбы.
– А у меня такое чувство, что я, как Атлант, тащу на плечах небесный свод, – проворчал один, – тяжесть неимоверная.
«Ишь, грамотный какой, – удивился наблюдающий за работой хозяин квартиры, – не иначе с вышкой».
Но озвучивать эту мысль не стал, а раздражённым тоном произнёс:
– Конечно, ведь это добротная старинная вещь, а не современный ширпотреб. И обращаться с ней надо бережно…
– Куда приляпывать будем? – прервал его другой пролетарий. – Да быстрее давайте, у нас время – деньги.
Пока рабочие сверлили стену и вешали большое зеркало в красивой, хотя и несколько потемневшей серебряной оправе, нувориш Аркадий Шилин – владелец нового престижного жилья, развалившись в кресле, лениво следил за процессом. Закончив, тот из работяг, что выглядел попроще, пошёл к нанимателю за расчётом, а знакомый с мифологией второй, отойдя на несколько шагов, критически оценивал свой труд.
Внезапно он подался вперёд, с всё большим страхом всматриваясь в бликующее стекло, несколько раз судорожно провёл пальцами по волосам, словно что-то стряхивая, а потом, коротко вскрикнув, опрометью вылетел из помещения. Товарищ побежал за ним, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
Недоумевающий Аркадий, задвинув засов, вернулся и заглянул в зеркальные глубины.
– А говорили, что оно, как новенькое, – заметив змеящиеся в углу тонкие трещинки, недовольно пробормотал он. – Или меня обманули, или эти недотёпы обо что-то его ударили.
Ему показалось странным, что, несмотря на яркий солнечный свет, льющийся сквозь поднятые жалюзи, отражаемый мир был сумрачным и тусклым. Списав свои впечатления на древность стекла и собственную хроническую усталость, Аркадий развернулся и, более не обращая внимания на покупку, покинул квартиру, отправившись в офис.

Он не вспоминал об этом случае и не смотрелся в зеркало, до того, как однажды не зарулил на незнакомую заправку. Шилин не сразу узнал в обслуге образованного грузчика, спешно покинувшего его жилище. И неудивительно, из молодого, крепкого мужика тот превратился в старика с трясущейся головой и седыми волосами.
– Послушайте, – вцепившись в кисть Аркадия, забормотал он, – избавьтесь, избавьтесь от него, пока не пострадал кто-нибудь ещё. Оно создано адом, и его надо уничтожить.
– О чём вы говорите? – пытаясь освободиться, вопросил бизнесмен.
– Зеркало, то зеркало… Оно… Оно зло. Разбейте его.
– Вы с ума сошли? – брезгливо отдёрнув руку, с запалом произнёс Шилин. – С какой стати я должен уничтожать дорогостоящий раритет? Только потому, что вам что-то померещилось? Обратитесь к психиатру…
Но тотчас успокоился, решив, что связываться с нервнобольным – себе дороже. Аркадий всегда гордился своей выдержкой. С усмешкой смотрел он на мужчину, который, вдруг выдохшись, обмяк и сделал шаг назад. Но сюрпризы ещё не закончились. Неожиданно тот сунул пальцы в рот и зашарил там, словно что-то ища. По подбородку потекла струйка крови, а рабочий протянул Шилину…
– Господи!
Когда Аркадий разглядел, что презентует ему ненормальный, он, ни слова не говоря, прыгнул в машину и повернул ключ. На ладони того лежал коренной зуб, с которого свисали отвратительные клочья бурого мяса. Миг, и кусочек гнилой кости упал на сиденье рядом с водителем, а бесновавшийся снаружи человек шепеляво завопил:
– Я не заключал договора купли-продажи и стал развалиной, только раз заглянув на ту сторону. А ты – хозяин. Попытайся представить, что произойдёт с тобой, если ты не захочешь отделаться от этой дряни.
Аркадий дал задний ход и, резко развернувшись, вылетел с заправки, преследуемый криками сумасшедшего. Остановившись на светофоре, он приоткрыл дверцу и, прихватив зуб влажной салфеткой, выкинул его на асфальт. Но в салоне ещё долго витал дух разложения, не заглушаемый никакими освежителями.
Сбросив скорость, Шилин бесцельно колесил по улицам, уговаривая себя:
– Этот несчастный болен. Свихнулся на почве какой-нибудь личной драмы. И, скорее всего, у него пародонтоз. Что ж, сам виноват, нечего так запускать рот.

Пародонтоз – серьёзное поражение всех тканей, окружающих зубы (пародонта).

Мужчина улыбнулся маленькому зеркалу, продемонстрировав два ряда великолепных зубов. Немного успокоившись, он повернул руль, и автомобиль послушно повёз хозяина в офис. Возвращаться домой Аркадию расхотелось.

Дверь квартиры Шилин открыл далеко за полночь. Нетвёрдо ступая, на работе он выпил полбутылки коньяка, чтобы успокоить нервы, Аркадий вошёл в комнату и, повалившись на диван, нашарил на столике пульт от плазменного телевизора. И подскочил от неожиданности, когда из динамиков хлынула мощная волна звука. Торопливо нажав «mute», он щёлкнул выключателем; темнота действовала угнетающе.
«Собаку что ли завести? – мелькнула мысль. – Одному плохо. А может, жениться? Хм…»
Вернувшись на место, человек задумался. Почему бы и нет? Он твёрдо стоит на ногах, средств хватит и на себя, и на семью, его уже никогда не встретит густое, тягучее безмолвие. Лучше уж потратить деньги на собственное генетическое продолжение, чем на сомнительного качества зеркало…
Вспомнив о нём, Шилин поднялся и шагнул вперёд. Но заколебался, слишком уж свежи были воспоминания о сегодняшней неприятной встрече. Постояв с минуту, он хмыкнул и, мысленно обозвав себя дураком, подошёл к старинному стеклу. Удивительно, но трещины переместились, ветвясь уже над макушкой Аркадия. А тот, присмотревшись, понял, что они напоминают корни, пронизывающие почву.
В центре сплетения тонких древесных нитей что-то зашевелилось, и мужчина охнул, увидев спускающегося по ним большого жука. Ещё немного, и тот упал бы на голову Шилина. Издав звук, похожий на всхлип, человек отпрыгнул, но это не помогло. Повиснув на задних лапках, передними насекомое коснулось волос жертвы, и та, дико закричав, махнула рукой. Нападающий шлёпнулся на пол и… исчез, а Аркадий, схватив тяжёлую пепельницу, нанёс удар.
Казалось, стекло должно было рассыпаться мелкими осколками, но вместо этого оно стало расти, и увеличивалось, пока не заняло всю стену. Задний план сменился глубокой чернотой, и на этом фоне, как на экране, высвечивались картинки из прошлой жизни хозяина дома.
Он увидел мёртвую кошку, которой со свойственными детям любопытством и жестокостью сделал операцию, когда ему было шесть лет. Напрасно загубленная жизнь, ведь Шилин так и не стал, кем мечтал – хирургом. Потом перед его взором возникло окровавленное тело девочки, которую он – нетрезвый подросток, севший за руль отцовского жигулёнка, сбил в пустынном переулке и оставил там, не оказав помощи. Струсив, он ничего никому не сказал и безумно радовался, когда правоохранительным органам не удалось его отыскать. А вот семья, рыдающая над трупом отца семейства, которого Аркадий, в начале карьеры работавший коллектором, хотел напугать, но, не рассчитав сил, задушил его же галстуком.
Страшные видения беспрерывно сменяли друг друга, и мозг мужчины, раздавленного бременем давно забытых вин, кипел от ужаса. Какофония рвавшихся из рамы звуков оглушала, но внезапно шум стих, и в помещении зазвенела тишина.
Однако тьма за стеклом не исчезла. Она медленно прорастала вяло шевелящимися корнями, повсюду двигались едва различимые существа, прокладывающие себе путь во мраке, и периодически возникали странные светлые пятна. Мелькнуло одно, напоминающее человеческий череп, у горла с трудом дышавшего Шилина лязгнули зубы второго, чернота зашевелилась и высунувшиеся наружу белые кости рук увлекли изнемогшего от мук совести, забывшего о сопротивлении несчастного в недра кладбищенской земли.

Об Аркадии вспомнили через пару дней. Дверь оказалась запертой изнутри, следов взлома и насилия не было. Медики установили, что причиной смерти стал разрыв сердца под влиянием какого-то сильного возбудителя. Но в крови бизнесмена нашли только небольшую дозу алкоголя, которая едва ли могла привести к гибели цветущего, далеко не старого человека. И ни следа наркотиков или психотропных средств.
Ломали голову и полицейские, обнаружившие рядом с телом горсть песка и множество мелких косточек, похожие на фаланги пальцев. Две из них впились в горло мужчины, оставив на плоти кровавые царапины, и выглядело это так, точно несчастного душила мёртвая рука. Но, поскольку событие относилось к разряду необъяснимых, требовало дополнительного расследования, а «висяков» у законников было предостаточно, следователь поспешил согласиться с заключением врачей и закрыл дело.
Наследников у Шилина не оказалось, имущество его отошло государству, а зеркало отправили в местный музей. И ряды посетителей последнего стали редеть; те либо умирали, либо сходили с ума.

А через год злонравную вещь приобрёл пожилой богатый иностранец, после заключения договора, не глядя, набросивший на неё плотную ткань. Когда же представитель СМИ города поинтересовался, что заезжий господин намерен делать с покупкой, тот, мрачно усмехнувшись, ответствовал, что «оку мёртвых» не место среди живых, ибо праведников, для которых оно не представляет опасности, осталось слишком мало, и пообещал, что никто и никогда его больше не увидит. Ничего не понявший журналист написал обширную статью о заграничной организации вандалов, занимающихся скупкой и уничтожением ценных произведений искусства, закончив призывом не продавать неизвестным достояние страны.

Минуло десять лет. Однажды возле солидного дома в штате Канзас остановилась машина, владелец которой, с трудом вытащив из багажника большой свёрток, понёс его внутрь, бормоча:
– Надо было нанять людей, тяжесть неимоверная.
Опустив груз на пол полупустой комнаты, неизвестный, сняв несколько слоёв упаковочного материала, прислонил к стене средних размеров зеркало в потемневшей серебряной оправе. Полюбовавшись приобретением, он сгрёб мусор и, весело насвистывая, вышел, замкнув за собою дверь.  

– Чёрт!
Этот выкрик, сопровождаемый болезненным стоном, вырвался из горла мужчины лет тридцати, споткнувшегося средь царившего в округе плотного мрака.
– Чёртов булыжник, – прошипел он, пытаясь мыском ботинка поддеть агрессора.
Но тот не поддался, и, вновь ушибив повреждённую часть тела, человек взвыл и запрыгал на одной ноге. В ярости он вырвал из земли продолговатый гладкий голыш и запустил им в стену ближайшей деревянной двухэтажки.
Но промахнулся. Зазвенело стекло, и преступник со спутницей – миловидной девушкой лет двадцати пяти замерли, ожидая грозного окрика пострадавших хозяев.
Однако тишину не нарушили ничьи голоса, и только припозднившиеся кузнечики стрекотали в высокой неухоженной траве.
– Что ты творишь, Илья? – возмутилась подруга. – Это всё твоя эмоциональность. Сколько раз говорила: никогда не теряй головы и…
Прервав речь, она всмотрелась в безучастно молчавшие тёмные окна.
– Ты хотя бы знаешь, где мы? – послышалось негромкое.
– Откуда, Рита? Ну, окраина какая-то, – отозвался собеседник, падая на траву и стаскивая обувь.
– Только бы не перелом, – пробормотал он, разглядывая при свете телефонного дисплея распухший палец. – У меня скоро командировка…
Не слушая его жалоб, девушка продолжила:
– В нашем городе нет такого района. Даже на периферии горят фонари и ездят машины, а тут...
Она замолчала, тревожно оглядываясь. Стрёкот насекомых и рулады ночных певцов – соловьёв стихли, и вокруг замелькали странные тени. Рита вздрогнула.
– … А тут, – договорила она, заставляя Илью подняться, – еле брезжит, дома нежилые, да и дорога вся заросла.
Неподалёку от пары зашуршали кусты, и раздался звук, одновременно напоминающий шёпот и рычание. Кто-то раздвинул ветки, и увиденное в слабом свете экрана нечто заставило девушку с воплями кинуться прочь, увлекая за собой разутого партнёра.
Далеко убежать им не удалось. Тело Ильи внезапно отяжелело, и через несколько секунд Рита осознала, что тот упал, и она тащит его волоком сквозь колючую растительность.
Дрожащими руками достав смартфон, беглянка склонилась над другом.
– Илюша, с тобой всё в поряд…

Не договорив, она завизжала, глядя на окровавленный огрызок шеи мужчины. И, погружаясь в чёрную пучину обморока, прохрипела:
– Милый, я же просила тебя никогда не терять головы… 

Серый котёнок умирал.
Его потускневшие глаза бессмысленно смотрели на хозяйку – полную, можно даже сказать – толстую, женщину, картинно заламывающую унизанные кольцами рыхлые руки и старающуюся выдавить из-под наращённых ресниц несколько непослушных слезинок.
Муж её – худой шатен с сильной проседью в коротких волосах, с некогда привлекательным, а теперь посеревшим и измученным лицом, стоя поодаль, то и дело проводил трясущейся ладонью по лбу, стирая пот, и безмолвно наблюдал за действиями ветеринара и супруги.
А врач говорил:
– Неужели вы не заметили никаких изменений в поведении питомца за последнюю пару дней? Котят с панлекопенией рвёт, они отказываются от пищи и воды, перестают двигаться… Да принеси вы его сутки назад, я сумел бы спасти малыша.

Панлейкопения – кошачья чума.

– Мы… Мы, – сделав шаг вперёд, вдруг заговорил мужчина, но так же внезапно замолчал и, опустившись на стул, закрыл лицо руками.
Женщина всхлипнула:
– Я даже не знаю, как так вышло, – плаксиво запричитала она. – Ведь я всегда следила за ней, старалась вовремя накормить, напоить и…
– Хватит врать, – послышался мужской голос с истерическими нотками. – Следила?! Ты дневала и ночевала в интернете, переписываясь с такими же, как сама, безалаберными домохозяйками. Да что там говорить…
Повернувшись к ветеринару, человек продолжил:
– Доктор, если бы я не заботился о Муське, она давно умерла бы от голода. Моей жене нужна была живая игрушка, но уход за ней она считала обременительной обязанностью. Какие уж ей дети…
Лицо женщины мгновенно изменилось: горестная гримаса исчезла, и черты исказила неприкрытая злоба.
– Что ты сказал?! – прошипела она, массивным корпусом надвигаясь на мужа.
Но тот не отступил.
– Что слышала, – выкрикнул он, и голос его задрожал то ли от горя, то ли от возбуждения, порождённого собственным бунтом. – Я пашу на двух работах, чтобы обеспечить нам достойную жизнь, а ты не способна позаботиться даже о котёнке. Обо мне речь молчит: я годами не видел ни глаженой рубашки, ни нормального ужина. Ты… Ты…
– Довольно, – рявкнул ветеринар, – разборки устраивайте дома! Попрощайтесь с вашей Муськой, ей осталось несколько минут.
– Да чёрт с ней…
Мотнув головой, женщина плюнула на пол и решительно направилась к выходу. Едва дверь захлопнулась, муж, приблизившись к смертному одру, склонился над умирающим животным и, погладив его, что-то зашептал, роняя слёзы на полосатую шёрстку.
Когда медсестра унесла неподвижное тельце, заговорили о кремации. Но беседу неожиданно прервали женский вопль, грохот падения и громкий протяжный стон. Выбежав из кабинета, люди кинулись к лестнице и замерли в шоке.
Недавняя посетительница неподвижно лежала на площадке пролётом ниже, а рядом с ней…
– Вы видите? Видите?! – прошептал мужчина.
– Вижу что? – ошарашено спросил врач.
– Да не что, а кого, – возмутился собеседник. – Там Муська и она… Она чудовищна…
– Вы что, с ума сошли? – перебил ветеринар, – Быстро за «скорой».
Но поскольку сосед не шевельнулся, кинул медсестре:
– Марина, вызывай…
И спустился вниз.

После констатации смерти тело унесли, а вдовец, отрешённо наблюдавший за процессом, на подкашивающихся ногах приблизился к месту её гибели.
– Мусенька, – пробормотал он, протягивая руку и пытаясь погладить пустоту, – кошечка…
Маленький призрак повернул голову, и светившиеся красным страшные глаза его погасли, приобретя умиротворённое выражение. Именно такими их запомнил хозяин, когда ставший его единственным наперсником котёнок поздно вечером встречал уставшего человека.
Замурлыкав, питомец потёрся о пальцы друга, окунув их в смесь огня и сырости, и, посмотрев на того долгим взглядом, словно запоминая, растворился в вечности.
А не совсем пришедший в себя человек, опершись спиной о стену, смотрел в связующую два мира точку, где исчезла его любимица, негромко повторяя:
– Спасибо тебе, спасибо, милая Муська… Будь счастлива… 

На улицах стоял май.
Проникающие сквозь молодую листву оживших деревьев капли и струи солнечных лучей рисовали на вытоптанном пятачке посреди заросшего травой уютного дворика причудливые узоры и вычурные, напоминающие готические, буквы. Из последних складывались слова, написанные, вероятно, самим создателем Вселенной, ежедневно дарующим человечеству скрижали с напутствиями. И если бы те могли их расшифровать, жизнь их, возможно, стала бы значительно проще и ярче.
Но, увы, человек не только не умел переводить на земные языки предупреждения творца, но даже не замечал таинственных знаков, некогда легко читаемых волхвами в каждой отброшенной ветками тени, в облаках, особым образом расположившихся на небосклоне. Цивилизация сделала своё дело, подменив истинное знание светским образованием и приучив человечество не видеть ничего дальше собственного носа и обожествляемых им дензнаков.
И молодым людям, расположившимся на скамейке под благоухающим свежестью клёном, тоже не дано было узнать, что в этот момент пытался донести до них вселенский разум. Однако, казалось, не всё потеряно, ведь эти трое говорили не о банковских счетах, работе или новостях жёлтой прессы; они обсуждали проблемы мироздания, там и тут оступаясь на кочках теософии и по горло погружаясь в вязкую философскую трясину.

Теософия – теоретическая часть оккультизма и оккультное движение; в широком смысле слова – мистическое богопознание, созерцание бога, в свете которого открывается таинственное знание всех вещей.

– Я не боюсь смерти, – вещал один, – никто из нас от неё не уйдёт. Так что, рано ли, поздно, какая разница?
– Что значит, какая?! – возмутилась собеседница, до этого отрешённо рассматривающая линии на ладонях. – От срока зависит многое. Я тоже готова умереть, но как можно позже.
– Брр…
Третьего передёрнуло.
– Ребят, мы так хорошо беседовали о бытие, так какого же шута затронули столь мрачную тему?
– Смерть – часть жизни, – обронил первый.
– Нет…
Второй вскочил.
– Нет, – повторил он, – это её финал, отвратительный для всего сущего. Ты, Мишка, просто не знаешь, что такое смерть, вот и хорохоришься. А столкнись ты с ней сейчас, запел бы по-другому.
Приятель хотел возразить, но девушка зажала ему рот.
– Миш, – серьёзно сказала она, – у Жени танатофобия, не дразни его. Ему, действительно, страшно.

Танатофобия – патологический страх смерти, нередко самый сильный страх человека.  

– Ладно, ладно, Валь, – примирительным тоном сказал Михаил, отрывая от лица её руку, – давайте поговорим о чём-нибудь другом.
– Ну, почему же? – прозвучал незнакомый голос. – По-моему, это очень занимательно. Этот вопрос можно обсуждать вечно.
Подняв глаза, молодёжь увидела женщину, севшую на лавочку по другую сторону самодельного столика. Лицо её выражало заинтересованность. Странно, но собеседников не изумило и не возмутило вмешательство в их разговор, они приняли это как должное.
– Не хочу об этом, – смущённо пробормотал Женя, – у меня и впрямь проблемы.
– А я с удовольствием продолжу, – вызывающе глядя на друга, уверил Миша. – И, думаю, Валя не станет возражать.
Та молча покачала головой, взглядом умоляя юношу остановиться, но того понесло. Несколько минут он делился с неизвестной плодами своих размышлений, а закончив, присовокупил:
– Поэтому страшиться её не имеет смысла.
– Да?
Разглядывая парня, как диковину, женщина тихо произнесла:
– Не понимаю, как можно не опасаться неизведанного. Вероятно, там – за гранью – не ад или рай, а тьма и вечное забвение. Возможно, человек, покинувший материальный мир, становится не частью космоса, но лишь горсткой праха, некоторое время поддерживающим плодородие планеты. И нет никакой бессмертного духа или, как теперь говорят, способной воплощаться энергии. А физическая боль и духовное одиночество перед концом? Неужели это вас не пугает?
– Меня, да, – сказал Женя, опуская голову. – Но, не зная точно, чем чревато умирание, я просто стараюсь о нём не думать.
Задумчиво посмотрев на него, незнакомка кивнула.
– Наверное, это правильно. Что ж…
Поднявшись, она вгляделась в лица напротив. Черты одного искажала тревога, два других выражали относительную безмятежность.
– Что ж, – заявила женщина, – каждый из нас выяснил, о чём думают другие, а я, помимо этого, кое-что ещё.
И, отвечая на вопросительные взгляды, уточнила:
– В глубине души вы хотите знать, чем всё кончится. Я предоставлю вам эту возможность.
Прежде чем молодые люди успели удивиться, неизвестная исчезла, а ясное небо мгновенно затянули тяжёлые, мрачные тучи. Подул сильный ветер, и вокруг встревоженных друзей заклубился серый туман.
– Удираем, – крикнула Валя, – сейчас ливанёт.
Она и Михаил кинулись к ближайшему подъезду, но Евгений остался на месте.
– Они ничего не поняли, – негромко произнёс он, – это не гроза. И бежать некуда.
– Верно…
Из густой мглы выступило нечто, способное вызвать ужас у любого, вне зависимости от веры и неверия в мистицизм. Нет, то не был страшный скелет с косой; под капюшоном тёмного балахона ежесекундно сменялись искажённые мукой лица.
– Ты многолика, – прошептал юноша.
На плечо его легла тяжёлая рука, которую он не сумел разглядеть.
– Это те, кого мне пришлось забрать, – сказала Смерть. – Поверь, моя работа – тяжёлое бремя. Только в начале веков я равнодушно делала своё дело, но позже, напитавшись страданиями, стала испытывать их сама.
– Я должен тебе посочувствовать? – криво усмехнувшись, спросил Евгений.
– Нет…
Слова Смерти звучали печально.
– Меня не жалеет никто, а я всех. Но, какая досада, не могу никого отпустить, чтобы не нарушить не мной заведённый порядок.
Помолчав, собеседница неуверенно произнесла:
– Вот что, конечно, я не имею на это права, но с тобой поделюсь…
Покрутив головой, словно ища нежелательных наблюдателей, она наклонилась к уху слушателя.
– Все законы мирозданья скоро полетят в тартарары, ты даже не представляешь, как неожиданно быстро это произойдёт, – довольным тоном констатировала она. – И если люди привычно не превратят достижения науки в средство обогащения, лиц под моим капюшоном станет намного меньше.
Выпрямившись, она продолжила:
– Ты учишься на биофаке, студент, и теперь на грани вылета. Подтянись. Если ты справишься, то в ближайшем будущем примешь участие в проекте по клонированию человека и не умрёшь никогда. Первый. Хотя и не единственный…
Прервав речь, Смерть обречённо вздохнула:
– А сейчас мне надо поговорить с твоими товарищами. Пренеприятная задача…
Мистическое существо растворилось в мистической тьме, а юноша в задумчивости опустился на едва различимую в тумане скамью. Размышлял он недолго. Решительно поднявшись, Женя отправился разыскивать друзей.
Внезапно тучи исчезли, снова засияло солнце, и Евгений увидел прислонившихся к двери подъезда Валю и Мишу. Девушка рыдала, а растерянный Михаил пытался её успокоить. Евгений кинулся к ним.
– Что случилось? – расспрашивал он. – Кто её обидел?
– У… у меня рак, – всхлипывая, поделилась Валя, – неоперабельный. Я… я не знала…
На лицо собеседника набежала тень.
– Это она тебе сказала?
Михаил вскинулся.
– Ты тоже через это прошёл? И что?
– Ничего необычного, всё, как у всех, – солгал тот. – Валь, она сообщила что-нибудь ещё?
Та немного просветлела.
– Говорила, чтобы я не боялась, потому что там мне будет хорошо, – призналась она. – Что вскоре я обязательно встречусь со всеми, кого любила при жизни. И всё же, как не хочется уходить отсюда так рано…
Она снова заплакала, и Миша обхватил её плечи, молча сопереживая. Евгений наклонился к другу.
– А у тебя…
– Стандарт, – перебил тот, – около семидесяти лет. И ещё монстр умолял меня не грешить, не объяснив, что имеет в виду.
– Она вовсе не чудовище, – пробормотал Евгений, – и знает, о чём говорит.
Отвернувшись и рассеянно глядя в лишь ему видную точку, молодой человек замер, но ненадолго. Встряхнувшись, он вернулся в реальность и, обняв друзей, увлёк тех за собой в глубины яркого весеннего дня. 

– Па-ап, – выглянув из кладовки, крикнула Маша, – где у нас пакля? Хочу, наконец, поменять этот дурацкий шланг.
Она прислушалась.
– Пап…
Отец не откликался. Шагнув из дачного домика во двор, девушка споткнулась о старую тумбочку, и стоявший на ней рулон туалетной бумаги покатился в натекшую из рваной поливочной кишки лужу.
– Вот чего оставляет подтирку где ни попадя? – проворчала дочь и снова позвала:
– Пап, ты где?
Из сарая послышался шум, и Маша уже собиралась направить шаги в ту сторону, когда её окликнули:
– Рита… Эй, да что это с тобой?
Резко обернувшись, девушка увидела внешне приятного мужчину средних лет, смотревшего на неё с изумлением и некоторым страхом.
– Риточка, что происходит? – сделав шаг к собеседнице, поинтересовался тот.
– Не подходи! – взвизгнула она. – Кто ты такой и как сюда попал?
– Я…я…
Человек растерялся, а Маша покачнулась: мир вокруг начал стремительно меняться. Стены хижины обрушились, и вместо них поднялись другие, оклеенные светлыми обоями, земля, вспучившись, затряслась, и, не устояв, несчастная полетела в разверзшуюся под ногами яму. Её крик заглушили проросшие корнями комья, набившиеся в рот, и она погрузилась во тьму беспамятства.

Женщина пришла в себя от холода и сырости. Стекавшая по шее вода капала за ворот нарядного халата, заставляя озябшую кожу покрываться крупными мурашками. Открыв глаза, Маргарита с недоумением взглянула на мужа.
– Гриш, в чём дело? Зачем ты меня поливаешь?
Кинув мокрую марлю в таз, мужчина склонился над женой.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил он.
Та удивилась ещё больше.
– А что, должна?
Проведя рукой по лбу, Григорий сел рядом и заговорил. Когда же закончил, Маргарита кивнула.
– Да-да, мне привиделось что-то похожее. Я находилась в совершенно незнакомом месте, и звали меня иначе. Но ты-то как узнал, что мне снилось?
– Потому что ты бодрствовала, – угрюмо отозвался муж. – Однажды ты говорила, что запамятовала кое-что из минувшего… Ну, и, возможно, сейчас прошлое рвётся наружу?
Женщина засмеялась.
– Дорогой, я, как все нормальные люди, не помню лишь незначительные эпизоды. Не могла же я забыть целую жизнь.
И зловещим тоном добавила:
– Скорее всего, мой разум слился с чужим, и тот проецирует неизвестно чьи кошмары на мой мозг…
Вновь расхохотавшись и поцеловав недовольного шуткой супруга, Маргарита вскочила и, весело напевая, отправилась готовить ужин.

А Маша приблизилась к сараю. Не дойдя нескольких шагов, она остановилась, вспомнив строгий приказ обходить стороной щитовую святыню, и в очередной раз громко позвала отца. Не получив ответа и пожав плечами, дочь развернулась, и застыла, увидев в траве красно-бурый предмет. Раздвинув былинки, девушка ахнула и завизжала.
– Я тебя предупреждал, – прозвучал хриплый голос с угрожающими нотками. – Иди сюда…
Замотав головой, Маша попятилась. Страх перед расплатой за ослушание придал ей сил, и, не переставая кричать, она помчалась прочь, пытаясь не слышать, но слыша за спиной топот догоняющего её мужчины. И девушке казалось, что спасения от него не найти нигде…

– Я должен поговорить с тестем, – решительно заявил Григорий, приведший жену в чувство после очередного обморока и выслушавший её повествование. – Наверняка он сможет объяснить, что с тобой творится. Недаром ты видишь его в своих снах наяву.
– Это не он, Гриша, – с трудом шевеля языком, ответствовала женщина. – За мной бежал незнакомец, хотя…
Поразмыслив, она неуверенно сказала:
– Хотя мне кажется, что я его знаю. Только не могу понять, откуда.
Муж поднялся.
– В любом случае ответы надо искать у старшего поколения, – назидательно произнёс он. – А кстати, что ты увидела?
Маргарита вздрогнула.
– Там лежал топор. И к его лезвию прилип клок длинных окровавленных волос с куском скальпа. Кожа была свежей.
Непечатно выругавшись, Григорий схватил телефон.

Маргарита обрадовалась визиту родителя. Она любила своего старика, который вовсе не выглядел таковым. И надеялась, что тот развеет её страхи, посмеявшись над ними и убедив дочку в нелепости её видений.
Но чаяния женщины не сбылись. Узнав о случившемся, мужчина помрачнел и, машинально перебирая пальцами бахрому покрывала, надолго погрузился в раздумья.
Люди напряжённо ждали, и вскоре, подняв голову, гость заговорил.
– Всё это, Рита, – удручённо сказал он, – происходило на самом деле. Мы с матерью очень надеялись, что те страшные события никогда не потревожат твою память, но ошиблись. Иногда подсознание выкидывает фортели, напоминая, что нам пришлось пережить.
Наступила пауза, дочь осмысливала сказанное.
– Кто это был? – наконец вопросила она. – И…
Женщина замялась, но закончила фразу:
– И почему он мне знаком?
Мужчина пытался подобрать щадящие слова, но после нескольких безуспешных попыток, махнул рукой.
– Ты видела своего родного отца, Маша, – признался он. – В этом сарае располагалась бойня и, одновременно, кухня, где он разделывал и поедал человечину. После ареста, суда и отправки его на принудительное лечение, мы с Леной удочерили тебя, изменили имя, а ты, потрясённая, благополучно забыла те ужасы. Тебе тогда едва исполнилось тринадцать…
– И вы молчали?! – возмутился Григорий. – Почему вы не лечили её?
– Мы думали, что так для Риты будет лучше, – сверкнув глазами, ответил тому приёмный тесть. – Никто не ожидал подобной развязки.
Он вопросительно посмотрел на дочь, желая услышать её мнение, но Маргарита ушла в себя, а когда очнулась, лицо её выражало целую гамму чувств.
– Я всё вспомнила, – просто сказала она. – Тот человек часто говорил, что хочет съесть меня, а я, маленькая, думала, что так он выражает свою любовь. И я догадываюсь, почему однажды исчезла моя мать. Её убийца ещё не умер?
– Нет, – качнул головой расстроенный отец. – Он живёт на той самой даче, поскольку квартиру у него отобрали. По-видимому, психушки ему хватило, и людей он теперь не трогает.
– Хорошо…
Женщина поднялась и, уверив подавленных мужчин, что всё в порядке, но ей нужно подумать, удалилась, оставив тех в компании друг друга и неприятных открытий.

Миновали недели. Маргарита взяла отпуск и, против обыкновения не позвав с собой супруга, укатила отдыхать. О её возвращении отработавший смену Григорий узнал по запаху жаркого, струящемуся по всем этажам. По капризу вентиляционной системы именно их квартира всегда распространяла ароматы готовящейся еды, и мужчина, у которого потекли слюнки, предвкушал роскошный ужин.
Он не разочаровался. Обилию блюд, сотворённых искусными женскими ручками, позавидовал бы царский стол, и они были настолько вкусны, что желудок требовал всё новые и новые порции.
– Знаешь, я приготовила тебе сюрприз, – порадовала мужа резавшая домашнюю колбасу Маргарита.
– Неожиданные приятности – это здорово, – откликнулся Григорий, с сожалением отрываясь от обольстительного печёночного паштета. – Сейчас поделишься, я только пивка возьму.
Он направился к холодильнику, а жена с улыбкой наблюдала, как муж, открыв дверцу, на мгновение замирает и в следующее начинает отчаянно вопить, глядя на оскаленную голову незнакомца, уставившуюся на него побелевшими, навеки остановившимися глазами.